Александр Максик - Недостойный

— Боже, как же я ненавижу эту лестницу, — вздохнула она.

Эту лестницу. Как будто она была нашей. Как будто нам и в самом деле нужно что-то с ней сделать, найти другую квартиру, вдвоем. Она рухнула на стул и начала снимать сапоги. Вернулась домой после долгого дня. Встала и поцеловала меня в губы.

— Ты выпивал? — Она прошла к холодильнику и, выискивая чего-нибудь поесть, рассмеялась. — Да к тому же в рабочий день.

Через пару часов, в надетой на голое тело одной из моих хороших рубашек, с раскрасневшимися щеками, она стояла у окна, глядя на город. Я приготовил для нас «пасту», переложил на тарелки и позвал ее. Она подошла и поцеловала меня в щеку.

— Идеально, — сказала она. — Именно это я хочу делать. А потом для разнообразия, может быть, сделаю тебе минет. — Она усмехнулась игриво. — Знаешь, я хочу. Просто единственный раз, когда я делала его раньше, это был настоящий ужас. В общем, понимаешь, мой бывший парень, можно сказать, заставил меня это сделать. Это был кошмар. Он прижал мою голову, не отпускал.

Она отправила в рот порцию «пасты» и принялась жевать.

— Кто это был?

— Да ладно, Силвер, — сказала она с полным ртом спагетти. — Ты же не хочешь это знать.

— Он ходит в нашу школу?

— Да, он ходит в нашу школу. Можно бокал вина?

Я встал и открыл бутылку.

— Хочу его убить, — сказал я, коснувшись ее лица. Она засмеялась и посмотрела на меня блестящими глазами.

— Ты милый, — пробормотала она.

Утром я едва смог выбраться из постели. В квартире было очень холодно. Я заставил себя пойти в душ и стоял под кипятком, пока снова не согрелся. По дороге к метро я прошел мимо человека, скорчившегося у подъезда, и едва не остановился. Он казался мертвым. На улицах было тихо. Перед баром «Дю Марше» поблескивал лед. Утренний официант бросал на тротуар соль.

Снова очутившись на кафедре первым, я открыл окно, чтобы наполнить комнату холодным воздухом. Поле снова было покрыто тонким слоем инея одного цвета с небом. Тополя стояли голые.

Я еще стоял у окна, когда услышал громкое ворчание у себя за спиной и, обернувшись, увидел Мики Голда. Он устроился на глубоком диване, вытянув перед собой ноги.

— О Господи, Уилл, — проговорил он, сжимая правую ногу.

— Утро доброе, Мики, — ответил я. Видеть его я был рад.

— Говорю тебе, Уилл, вчера вечером я смотрел телевизор и растянул паховую мышцу. У меня такие шлепанцы с нескользкими подошвами, отличная вещь, знаешь ли, удобные как не знаю что, но не скользят. Мне их внуки подарили. Не хотели, чтобы я поскользнулся на лестнице. Я же старый как не знаю кто, Уилл, понимаешь? Поэтому я сел посмотреть телевизор и вытянул ноги вот как сейчас, и проклятый шлепанец не сдвинулся, и — готово, невообразимая боль прострелила ногу, и теперь я кое-как ковыляю. Какого черта? Растянуть паховую мышцу, глядя в телевизор? Это сумасшествие, Уилл. Уму непостижимо! Не нальешь мне кофе? И закрой это проклятое окно. Мне нужно держать промежность в тепле.

Я закрыл окно и налил ему кофе. С минуту он сидел непривычно тихо.

— Знаешь, Уилл, я должен спросить… Какого черта с тобой происходит? У тебя все хорошо?

— Да, Мики, все нормально.

— А мне кажется, у тебя что-то не так. Ты отвратительно выглядишь.

Я пожал плечами.

— Ты худой. Совсем не ешь. Чем занимаешься? Ты хоть спишь?

— Год был тяжелый. Я, наверное, просто выдохся. Что-то потерял. Похоже, никак не могу собраться в кучу.

Он кивнул, прищурившись в мою сторону и поглаживая себя в паху.

— Господи, до чего же больно.

— Очень сочувствую.

— Брось. Именно так это и бывает, Уилл. Ты смотришь телевизор, все прекрасно, и растягиваешь себе эту треклятую паховую мышцу. Было время, когда я если и растягивал эту мышцу, то во время игры в баскетбол. Но так это и происходит.

Я улыбнулся ему.

— Можно я дам тебе совет, Уилл?

— Пожалуйста. Не помешает. — Я пожал плечами.

Он долго смотрел на меня. Потом покачал головой, словно отвечая на еще не заданный вопрос.

— Ты ведь не принимаешь советов от других, да? Отца уже нет? А мамы?

Я покачал головой:

— Нет. Больше нет. Года два как.

— Оба умерли?

— Да, — ответил я. — Оба сразу.

— Сразу?

— В одно мгновение.

Он медленно подтянул ноги и наклонился вперед, упершись локтями в колени. С тихим стоном сморщился от боли.

— Вы были близки?

Я кивнул, чувствуя знакомое холодное спокойствие.

— Господи, — прошептал он. — Братья или сестры?

— Нет.

Он сделал глубокий вдох, с силой выдохнул.