Александр Максик - Недостойный

Последовала тишина. Потом Колин решительно вздохнул и произнес:

— Не важно, кто ты или что сделал в жизни, ты станешь прахом. — Колин повернулся к Ариэль и сказал как выплюнул: — Мы все станем прахом.

— Вот именно, — пробормотал Рик.

— За одним исключением, — возразил я.

Колин повернулся ко мне. Впервые в том году мы посмотрели друг на друга. Меня поразили гнев, ярость в его глазах. Это меня напугало. И заставило ревновать.

— За одним исключением? — переспросил Силвер.

— За исключением того, что это не совсем верно.

— Почему?

— Потому что никто не вынуждает нас жить. В этом-то все и дело. Об этом говорит Сартр. Об этом говорит и Шекспир. Вот в чем суть вопроса. Быть или не быть. Вот в чем вопрос. Жить или умереть. Умереть. Уснуть.

Колин смотрел на меня не мигая.

— Ты прав. — Его взгляд смягчился, он кивнул.

— Они правы, — ответил я, осмелившись на едва заметную улыбку.

Колин расслабился. Снова одобрительно кивнул.

— И поэтому мы выбираем, как нам поступить со своей жизнью. Мы делаем это, даже если не делаем. Мы выбираем своим невыбором. Об этом и говорит Сартр, правильно? — Хала, которая в последние недели сделалась какой-то тихой, снова подалась вперед. — Мы или убиваем себя, или что-то делаем со своей жизнью. Ясно. Вот такой выбор.

— Точно, — откликнулась Лили, задумчиво жуя кончик косы.

Джейн засмеялась и посмотрела на Силвера.

Рик кивал в ответ на свои мысли. Абдул уставился на стол и качал головой, выражая молчаливое несогласие. Кара смотрела в потолок.

— Значит, — задумчиво произнесла Кара, — вот это он называет абсурдом? В смысле это и есть абсурдное высказывание? Мы все равно умрем, но вынуждены жить.

— Точно. — Лили улыбнулась Каре. — Точно.

Словно в поисках подтверждения. Кара посмотрела на Силвера, но он лишь чуть улыбнулся.

И тогда я ощутил вместе со всеми, кто был на его стороне, кто его любил, что произошло что-то важное. К философии как таковой это имело мало отношения, а касалось только Силвера, того, что мы порадовали его, стали в каком-то смысле взрослыми. Это было чувство приключения в семейном кругу.

— Что за чушь, — фыркнула Ариэль.

Мы все повернулись к ней. Все, за исключением Колина, который затих, глядя в пространство.

— Убить себя — это не вариант. Это неправильно. Опомнитесь. Жизнь не так проста. Есть же инстинкт, человеческий… Вы же не можете просто так взять и спрыгнуть с моста? Не можете жить, словно самоубийство — реальный вариант. Что за глупая мысль. Я хочу сказать, как вы можете сидеть здесь и соглашаться со всей этой чушью? — Она окинула нас взглядом, словно хотела услышать ответ.

— Хороший вопрос, Ариэль, — проговорил Силвер. — Кто-нибудь может на него ответить?

Я набрал воздуху, чтобы заговорить. Но тут Колин повернулся к ней и произнес холодно, медленно, подчеркивая каждое слово:

— Заткни свою гребаную пасть. Заткнись!

— Колин! — резко встал Силвер. — Колин, прекрати.

Колин обратил на Силвера темный, полный гнева взгляд, будто не понял, почему его перебили. Что тут можно было сказать? Чего мог Силвер хотеть в такой момент?

— Иди, Колин. — Он указал на дверь, слегка кивнув.

Никто не шевелился, все молчали. Эти двое скрестили взгляды. Потом Колин встал и повернулся к Ариэль. Глаза у нее побелели от злости. Она была до невозможности красива. Колин посмотрел прямо на нее. Я видел ее лицо. Заметил, как она дрогнула, как в ее глазах отразилось что-то похожее на страх. Я смотрел и видел, как кровь пульсирует в венах на ее длинной шее.

— Колин, я жду.

— Ты — ничтожество, — прошептал он с этим своим сильным, комичным, зловещим дублинским акцентом. — Да, ничтожество.

Он собрал свои вещи и вышел из класса, тихо прикрыв за собой дверь.

Последним уроком в тот день я вел семинар. За выходные они прочли лирические эссе Камю, и я с нетерпением ожидал обсуждения. Времени на подготовку у меня не нашлось, и я вообразил, что, возможно, снова перечитав Камю, обрету чувство спокойствия.

Гилад и Колин сидели рядом, когда я вошел, и при виде их я немедленно испытал трепет отеческой гордости. Гилад, который был так обособлен от всех с начала учебного года, возможно, обрел друга. А Колин, который так сильно противостоял мне, был таким нарочито агрессивным, буквально за ночь заинтересовался почти до одержимости любым моим словом. Увидев их вместе, сидящими бок о бок, я приободрился. И не только из-за них. Здесь была Лили с ее косичками, естественными манерами и смешливостью. Хала, которая вполне сошла бы за тридцатилетнего юриста, с хлестким умом, саркастичная и забавная, с откровенным презрением к Абдулу. Кара с ее смутным цинизмом, молчаливостью, отстраненностью и беззастенчивым пренебрежением к заданиям, с длинными черными волосами, падающими на глаза, с редкими вспышками интереса. Джейн, оставившая свои пурпурные волосы и ангельские крылья, вырывающаяся из трясины подростковости. И Рик с его надменностью, который пристрастился к уничтожающим и точным репликам в ответ на разнообразные замечания и обличительные речи Ариэль. Внезапно появился энтузиазм по отношению к занятиям, ко мне, к философии. Возник союз, конструктивное ощущение единства, словно все части головоломки в одно мгновение заняли свои места.