Жозеф Кессель - Всадники

Крики, пение, прыжки, веселый рокот бубна – все это Уроз воспринимал с мрачным безразличием, как ту пыль, что добралась теперь до него, окружила его. Она пройдет… эти безумцы тоже… и дорога будет свободна. Но вот взгляд его оживился. Откуда появилась эта девушка, что стояла перед Джехолом? Ее хрупкая шея колебалась как стебелек над платьем из ситца в цветочках. Медные сережки мягко блестели на мочках маленьких ее ушей, а под красным платком, прикрывающим волосы, виднелся, маня, гладкий, целомудренный затылок. Совсем рядом, только руку протянуть. Как в его видениях, самых потайных, самых жарких.

И тут он различил слова:

– Саис… большой саис… Только на одну минутку… посмотрим вместе… предсказание.

Уроз внутренне ругнул себя. Из-за каких-то нескольких новых тряпок он не узнал эту неизвестно от кого зачатую кочевницу, эту шлюху Мокки!

Зирех прижалась к саису. Их накрыло облако пыли. В нескольких шагах от них кружился хоровод. И ей казалось, что на коне перед ними восседает не какой-то незнакомец, а Мокки на Джехоле, и что едет он не куда-нибудь, а за ней, чтобы увезти ее на брачное ложе.

Громкие крики оглушили Уроза.

– Дорогу! Дорогу! – кричали парни.

Они кружились так близко от Уроза, что он видел под их шевелюрами блеск безумных глаз, опьяненных пляской. Бубен колотил без умолку.

Минуту назад Уроз готов был отвести своего коня на обочину, чтобы уважить свадебную процессию. Но эти крики, блеск этих глаз заставили его переменить решение. Тот, кто требует или угрожает, теряет право на вежливость. И Уроз не шевельнулся.

– Дорогу! Дорогу! – повторяли танцующие, все громче и все грубее.

Им ничего не стоило объехать одиноко стоящего всадника. Но горячая их кровь, непрестанно разгоняемая несмолкаемым упрямым бубном, не могла стерпеть, чтобы кто-то им перечил. Тот, кто вел хоровод, встал перед Джехолом и поинтересовался у Уроза:

– Ты что, оглох?

Идущий за ним тоже остановился и тоже задал вопрос:

– Ты что, ослеп?

Рядом с ними встали еще парни. Поскольку Уроз не разжимал рта и не шевелился, они закричали:

– В канаву его! В канаву!

Причем их руки и ноги ни на мгновение не прекращали дергаться, повинуясь деспотическим повелениям бубна. Джехол встал на дыбы. Кто-то схватил его за поводья. Уроз взмахнул плеткой. Еще мгновение, и он направил бы коня вперед, на людей, опрокидывая их и пробивая себе дорогу. Кто-то плечом толкнул его сломанную ногу. Острая боль остановила его. «Теперь, – подумал он, – если Джехол рванется и понесет, я упаду… И тогда – позор, да еще от этих безусых прыгунов».

Уроз зажал нагайку в зубах, чтобы иметь возможность выхватить из-за пояса кинжал.

Но тут юноши замерли – с открытыми ртами, вытянутыми руками, сжатыми кулаками, в тех позах, в каких их застала внезапно наступившая удивительная тишина. Ибо барабан умолк.

Человек, игравший на бубне, осторожно положил его на обочину, выпрямился во весь свой рост и направился к Урозу. Молодежь расступилась, давая проход ему и бежавшему за ним, как собачка, маленькому барану без одного рога.

– Привет тебе, о Хайдал! – спокойно сказал Уроз.

– Мир тебе, дорогой мой всадник, – ответил Хайдал. – Я вижу, ты продолжаешь спорить и делать ставки, один против всех. Я узнал тебя по этой черте и только потом разглядел лицо.

– И опять я выиграл благодаря тебе. Спасибо тебе за это, – сказал Уроз.

Хайдал слегка пожал плечами, да так быстро, что если бы не ружье, качнувшееся у него за спиной, Уроз и не заметил бы этого движения.

– Ты расплатишься со мной, когда я заеду в ваши степи и поставлю на тебя в споре во время большого бузкаши.

Услышав это, Уроз вновь остро ощутил и боль в сломанной ноге, и ее бессилие. Он грубо спросил:

– Ты что, разве не видишь?

– Что не видишь? Сломанную ногу, что ли? – воскликнул Хайдал и коротко усмехнулся. – Да брось ты! Ты вроде моего барашка. Из недостатка ты сделаешь преимущество.

Хайдал был так высок, что лоб его был очень близко, почти на уровне лица Уроза, и тот увидел, как на какую-то долю секунды, за насмешливым, жестоким взглядом, за спесивой позой возник другой человек, надежный, способный на искреннюю дружбу. И ему стало хорошо, хотя сам он ни за что бы не признался в этом. Однако самым естественным и как бы случайным движением тот все же заставил Джехола сместиться на обочину дороги.

– Спасибо от имени жениха, о дорогой моему сердцу всадник, – крикнул Хайдал, – у него, небось, кровь кипит, как вода в раскаленном самоваре.