Георгий Эсаул - Рабочий

От удивления язык Лёхи пересох руслом реки Аму-дарья.

Две белые большие, почти круглые булки смотрели на Лёху с полки, будоражили воображение, напоминали о себе белизной и жаром.

Недаром память остановила, не зря ноги понесли об-ратно к полкам с белым хлебом — так несется кошка за мелкой собакой, и во взгляде кошки горит месть за всех обиженных собаками кошек.

Лёха поднял голову, значительно осмотрел булки со всех сторон, сравнил их с булками матери, когда мама пек-ла пироги.

Булки вихрем унесли Лёху в детство, к теплой до-менной печи отца и белым музыкальным рукам мамы.

Мама, от природы — поэтесса, на кухне часто пела за рюмочкой бургундского вина.

Она рассказывала маленькому Лёхе о своих потеш-ных похождениях, прикладывала пальчик к губам в конце рассказа, и требовала, чтобы Лёха дал клятву, что не рас-скажет папе о маминых проказах, промолчит даже под пыткой, когда иголки засовывают под ногти.

Лёха проникался тайной мамы, но пыток боялся, как кот боится малины.

Он тайком, когда оставался дома один, открывал ко-робку со швейными принадлежностями, перебирал катуш-ки, пробовал на зуб нитки, и останавливался на иголках разного диаметра и длины.

Иголки манили войной, пытками, подвалами КГБ, где засовывают напильник в заднепроходное отверстие, словно измеряют температуру тела подопытного.

Лёха представлял себя на месте палача, как он засо-вывает жертве иголки под ногти, а жертва — мама или па-па… очень мило и вдохновляюще.

После воображаемых пыток щеки Лёхи розовели, Лёха тяжело дышал, чувствовал в себе силы, которые впо-следствии назовет силами производственными и направит на перевыполнение плана на заводе.

Иногда воображал себя жертвой, а палач — сантех-ник дядя Коля в очках минус сто.

Дядя Коля часто ремонтировал сантехнику в их квар-тире, но после его ухода вместо одной проблемы возника-ло несколько: если менял поплавок в сливном бачке, то че-рез день отваливался шланг подводки, а на месте нового краника оказывался старый (дядя Коля умело менял новую сантехнику на старую — новую продавал владельцам, а за-тем опять снимал и замещал ржавыми, потрепанными де-талями).

Дядя Коля умер от водки — так все говорили, но Лёха знал, что дядю Колю убили жильцы на отчетно-выборном собрании старосты дома.

Били сантехника долго — бабки, деды, молодежь, ма-тери с младенцами и беременные девушки.

Избивали ногами, сантехническими трубами, гаеч-ными ключами, и после собрания останки дяди Коли смы-ли в унитаз, как прошлогодние щи.

Мама тоже била дядю Колю, чтобы он не выдал их маленькую шалость — так белка заметает за собой следы хвостом.

На девятый день после смерти дяди Коли Лёха под-слушал разговор мамы и папы, словно в омут окунулся без штанов.

Мама кричала на папу, обзывала, говорила, что он бездельник, импотент, косоглазая вша поднарная.

Папа вяло оправдывался, сваливал все беды на своих родителей, что родители сделали его уродом на уровне Франкенштейна.

Затем мама ударила папу ногой в пах, присела на ди-ван, закинула ногу на ногу, наблюдала, как папа змеей корчится на полу, курила и жалобно шептала:

«Я уверена, что ты называешь меня в вагонах метро и поездов дальнего следования грешницей, шалавой, проституткой подзаборной, развратницей, матерью порока и скверны, а из ушей у меня идет адский дым.

Яблоко греха упало Адаму на шею и стало Ада-мовым яблоком.

Если бы я рассказала тебе о своих пристрастиях, меч-тах, планах на будущее и тайных вкладах в сбербанке, где старушки владеют пароходствами и издательствами, но владеют не фактически, а — по деньгам, что скопили на сберегательных книжках; и, если бы ты мне рассказал о способах подправки чертежей, о копании могил по методу индийских жуков могильщиков, а также добавил бы тем-ных пятен биографии Амундсена и своей биографии, ко-гда ты в армии воровал кукурузную муку, а полковая ша-лава в звании майора заставляла тебя плясать голым на столе, то от всех наших откровений земля бы сошла с ор-биты, моря и океаны залили бы материки, а дно морское с кладами и сокровищами, затонувшими батискафами и «Титаником» высохло, и кальмары в ужасе, в предсмерт-ной агонии били бы щупальцами спортсменов пловцов, что посуху переплывали бы бывшие океаны.

Но мы держим в себе самое гадкое, а наилучшее от-даем детям и соседям, потому что так требуют светские условия и приличия, похожие на законы царя Хаммурапи.

Сядь ко мне на колени, дорогой мой муж, не скажу, что мои колени — комфортное седалище для твоих худых ягодиц, но просто я так предохраняю себя от внезапной вспышки твоего гнева, иначе ты побежал бы на кухню, развратничал бы там с печеной картошкой, откровенничал бы с киселем и капустой, а затем с мясницким ножом до-бежал бы к моему телу и душе, угрожал бы геенной огнен-ной, похожий в своей пылкости и гневе на добродушного гнома кастрата и его двух собачек скотч терьеров».