Евгений Москвин - Предвестники табора

— Смотря что ты хочешь этим сказать.

— Проклятье — оно позади?

— Проклятье? Ах… ты о древних савибах говоришь?.. Да, позади… вернее — до следующего цикла. Но это еще не скоро.

— Дай взглянуть на покрышки.

— Да, да, точно, дай посмотреть, что ты там такое увидел, — поддакнул вдруг Пашка, только теперь об этом и вспомнивший.

— Причем тут покрышки? О чем вы? — оживился Димка, — и мне, и мне дайте взглянуть!..

— Скажи мне еще, что это значило с педальными бутербродами? Почему ты их долго не снимал, а остальные снял сразу же? — спросил Серж.

— Что-то должно было остаться — во время рукопожатия велосипед должен был чувствовать вкус лакомства — этот вкус брал его под контроль.

В тот вечер Мишка устроил настоящий праздник в честь примирения со своим велосипедом: целый час, а то и больше ездил по поселку без рук, — плавно разводя ими по воздуху, точно дирижер, и прищелкивая в такт распеваемым песням «Биттлз»; он помнил их огромное количество, слово в слово. (Он был единственным из нас, кто умел ездить без рук, так что нам доставляло огромное удовольствие просто наблюдать за ним). В каком-то диком восторге носились мы туда-сюда по главной дороге: Мишка первый, и в этой велосипедной колонне и вообще — по жизни, — наш босс, главный парень, предводитель, — как ни назови, все будет верно, а мы на него «работаем», — и так будет всегда.

Нашей восторженной процессии было все нипочем — мы продолжали балаганить даже тогда, когда уже почти наступила ночь и в поселке зажглись фонари. (Как же я был влюблен в эти фонари!).

Все же Мишка в конце концов рассудил, что стоит заняться чем-то более осмысленным: «сыгранем в „Салки на великах“, мы еще никогда этого ночью не делали, точно ведь?»

— Да-да, давайте играть!

— Я «за»!

— И я, я тоже!

— А тебя не спрашивает никто!

— Отвали!

— Ладно, ладно, прекратите! Все, хватит! Давайте уже не будем шуметь, и правда поздно, а то на нас, в конце концов, управу найдут, домой загонят. Все, в «Салки на велосипедах», скидываемся… Цу-е…

— Слушай, Миш, а как же я? Мать же не разрешает мне ездить на другие пролеты — только по главной дороге, — сказал я.

— Все потому что ты тюхтя! — внезапно позлорадствовал Димка; его улыбающаяся одноглазая физиономия выплыла у меня из-за спины.

Я покраснел и едва не вспылил от бессилия и злости. И зависти тоже, пожалуй, — Димке-то почти везде уже разрешали кататься, вот он скотина, и еще глумится надо мной!

— Заткнись!

— Тюхтя-тюхтя-тюхтя!

— Я сказал — отвали!

— Димыч, прекрати! — резко приказал ему Мишка, — Макс, можешь кататься где хочешь — беру всю ответственность на себя!

— Как?.. О Боже, спасибо! — воскликнул я не веря в собственную удачу; едва сдержал себя, чтобы не кинуться обнимать его: раньше он никогда еще не предоставлял мне такого прикрытия, хотя и знал, конечно, что я только того и жду; возможно, это ничего и не меняло — мать просто устроила бы скандал нам обоим, — и все же теперь я не ощущал себя абсолютно беззащитным. Мне дали зеленый свет — сделаю, а там будь, что будет. Посмотрим.

— Только одно условие: на последний поворот, к старым воротам нельзя заезжать.

— Ну это понятно!

— Понятно? Точно? Смотри, если ослушаешься, я тете Даше и слова не скажу в твою защиту, понял?

— Да-да…

— Ну все, хватит, — это вступил уже Серж, — давайте скидываться, кто водит… чи-чи… — (Серж всегда почему-то говорил «чи-чи-ко», а не «цу-е-фа»), — ну давайте!.. Туда к старым воротам все равно никто не поедет.

— Застремался, что ли? — ехидно подковырнула вдруг Олька.

— Чего?..

Вот так оно всегда: когда собираемся во что-то играть, почему-то в то же время никак не можем собраться и побыстрее сделать самую простую вещь, — такую, например, как скинуться, чтобы разделиться по командам, — зачем-то всегда начинаем отвлекаться на посторонние разговоры, говорить необязательные реплики и на таковые же реагировать, — будто так уж на самом деле и не хотим играть.

В конце концов, все же скинулись. (По прошествии еще трех минут). Пашке выпало водить, вместе с Олькой.

— Ну все, я так не играю. Я хочу угонять с Сержем. Я с Сержем или вообще играть не буду, понятно вам? — заявил Пашка.

И т. д. Прошло еще десять минут, прежде чем был найден компромисс: Мишка понял, что спора никак не разрешить, если он только не уступит Пашке своего места, и сам не станет «водой», с Олькой.

Все последние часы я был так счастлив, что совершенно забыл об угрозе, исходившей от Лукаева. Мое «попустительство» было наказано на втором кону салок, когда нам с Димкой снова выпало угонять, — удар, однако, вышел еще более болезненным, чем я даже ожидал.