Вера Галактионова: Четыре рассказа

Коля всё же встал и пошёл на улицу, на солнце — чтобы не мешать матери и отчиму разговаривать, а она всё всхлипывала и говорила:

— У всех в доме отдыха плащи такие были, а я что же…

Софья Семёновна ездила в дом отдыха первый раз в жизни. Путёвку ей выдали в профсоюзе, потому что была она хорошей больничной поварихой. Вернулась Софья Семёновна похудевшая и непривычно строгая и всё смотрела вокруг себя — на Колю, Саню, на Петра Иваныча, будто не узнавала их и старалась припомнить поочерёдно, кто же это такие.

Вчера вечером Софья Семёновна тоже говорила про плащ, но только весело.

— Светлый, правда. Белый. Ну ведь и я же не старая ещё! — говорила она Петру Иванычу, — Ты посчитай-ка! Посчитай. Я ведь на пятнадцать годков тебя помоложе!

— …Ну и ладно, мать, — ответил тогда Пётр Иваныч, поглаживая бороду и расставляя посуду. Он не суетился, говорил мало и потому было незаметно почти, как он рад её приезду. — А вот давай-ка мы сейчас поужинаем. Вот что перво-наперво с дороги надо.

…Во дворе Коля сел на старые доски, под кустом сирени, в слабую голубоватую неподвижную тень. Ему хотелось быть одному и думать, и было хорошо, что Саня убежал с утра играть к соседям. Но на залитое солнцем, низкое — в две ступени, крыльцо вышел Пётр Иваныч.

— Пригляди за керогазом, Коля. Как бы не вспыхнул, — сказал он и пошел по тропинке, между вскопанных грядок, к дощатой голубой уборной.

В сенях, сумрачных и низких, было хорошо выметено, а на сундуке, в углу, громоздились дырявые кастрюли, треснувшие плошки и кривые тазы с оббитой эмалью. Софье Семёновне не нравилось выбрасывать старое, и она то и дело протирала ненужную посуду мокрой тряпкой, а потом ловко строила из неё горки и башни, поблёскивающие от чистоты. Коля, пригнувшись, посмотрел на фитиль — пламя горело над ним по кругу, ровное и спокойное. Он тихонько, даже не скрипнув тяжёлой дверью, пробрался в комнату. Мать его, Софья Семёновна, уже не плакала, а просто держалась руками за голову. Соскучившийся Коля подошёл к ней и прижался к мягкому, тёплому её боку. Софья Семёновна обняла Колю и стала целовать его в макушку.

− Ничего, Коленька, − быстрым шёпотом приговаривала она поверху, — Мы уедем с тобой скоро… Сначала с тобой вдвоём, а потом и Саню заберём. Завтра уедем…Завтра за нами человек один приедет. Он только матери своей скажет, что мы все вместе теперь будем жить, у неё будем жить пока. Он только с детишками своими попрощается. Он теперь с женой своей жить не будет, а будет с нами. Он хороший, Коля! Хороший… Только не говори, слышишь? Папе не говори. Я завтра сама ему скажу…А может, скажу, что мы с тобой к Лиде нашей поехали. А ты молчи, Коля. А завтра мы его, того человека, встречать пойдём… Утром встретим, а вечером с ним вместе и уедем… Молчи только, Коленька, молчи! Молчи, милый.

Коля слушал, приоткрыв рот, подняв бледное веснушчатое лицо, и молчал, как она велела.

− Протопить, наверно, надо. Стены просушить, — сказал, входя, Пётр Иваныч. — Всё же плохо, что дом в низине стоит.

— Теперь уже скоро должны квартиру дать, — рассеянно проговорила Софья Семёновна. — Может, через год и получим.

— Да что — квартира? Огорода тогда не будет! — Пётр Иваныч опустился на колени перед печкой и стал щепать полено кухонным ножом.

Коля примостился рядом с Петром Иванычем, подбирая лучинки и складывая из них колодец.

За обедом Коля и Саня съели по две тарелки щей. И Пётр Иваныч сказал:

— Без матери дом — сирота.

— А у нас в доме отдыха свёклу заставляли есть, — засмеялась Софья Семёновна. — Перед обедом, обязательно. На блюдечке. Немножко. Надо вот будет достать из погреба и есть теперь…Я на базар завтра с Колей пойду. С утра. Пораньше пойдём.

— А чего ты хотела?

Софья Семёновна промолчала.

— Гляди-ка, чего это в щах-то, как щепочка будто, — сказала она, глядя в тарелку.

— Капуста, — ответил Пётр Иваныч. — А то бы я сам сходил.

После обеда Пётр Иваныч стал разбирать на столе пакеты с семенами, а Коля сидел рядом и смотрел на него и на пакеты.

Отяжелевшему от еды Сане хотелось сразу быть и на улице, и с матерью, и он, размышляя, сидел на половике и катал вокруг себя громыхающую тяжёлую машину, ещё Колину, проржавевшую немного по бортам.

— Санечка, давай с тобой полежим. Да, может, и соснём часок, — уговаривала его Софья Семёновна. Она подхватила Саню и положила на широкую кровать поверх одеяла. Саня радовался и жался к матери. А потом сказал:

— Зачем ты меня душишь? Мне так не нравится. Не души меня сильно.