– Не твое дело, – ответила Теоточчи. – Сегодня ночью ты получишь хороший урок и узнаешь достаточно, чтобы занять себя на долгое-долгое время. Не бойся: у тебя будет возможность восхищаться своим Нико. А теперь, – сказала она, оглядываясь вокруг и криво улыбаясь при виде моего домашнего убранства, избытка позолоты, резного дерева и мрамора, – а теперь можешь ли ты дать гарантию, что мы будем одни, что нас никто не потревожит, что нас не обнаружат в твоем дворце?
Но прежде чем я смогла ответить, Теоточчи обернулась, распахнула входную дверь и подала сигнал – то ли свистнула, то ли взмахнула рукой – и…
И мимо меня прошествовала гуськом вереница самых странных, каких только можно себе вообразить, женщин. Одни носили богатые украшения, другие были одеты в лохмотья и дурно пахли. Одну из них, как мне показалось, я узнала. Я услышала, как говорят на нескольких языках. Ни одна, ни единая из них не сказала мне ни слова приветствия. Некоторые отметили мою одежду ухмылками и удивленно поднятыми бровями. Они прошли через вестибюль, через столовую (ни одна, казалось, не обратила внимания на прекрасно сервированный стол) в большую гостиную и, наконец, через двойные двери – в сад.
Все еще стоя, ошарашенная, у входа, я услышала, как хлопнули стеклянные двери. Тишина, внезапная абсолютная тишина поразила меня, как удар. Я прошла в гостиную и увидела всю компанию собравшейся в саду. Они образовали просторный круг с Теоточчи в центре и стояли, взявшись за руки. Теоточчи говорила, я не слышала что, но видела, что говорит именно она. Через толстое стекло я наблюдала, как круг внезапно распался и ведьмы разлетелись, будто дробинки, по залитому лунным светом саду.
Никогда раньше я не чувствовала себя такой одинокой, потому что никогда до этого так сильно не надеялась, что придет конец моему одиночеству.
Помню, что испытывала благодарность к этому одетому в лохмотья сборищу за то, что они явились в мой дом под покровом темноты и их не было видно с улицы, во всяком случае, я на это надеялась: ведь если мне не суждено жить среди них (а я уже знала, что это так), я, по крайней мере, смогу вернуться незапятнанной в приличное общество.
Признаюсь, что всерьез подумывала о том, чтобы уйти из собственного дома. Но вместо этого прошла мимо своего прекрасно сервированного стола (вид лавровых венков, привязанных белыми ленточками к спинкам стульев, вызвал у меня горестные чувства) в сад.
Сад занимал обширное пространство между двумя моими домами. Там произрастали бесчисленные растения, цветущие кустарники и деревья, по границам участка были высажены кусты самшита. Я занималась только розами, в остальном полагаясь на своих садовников.
Выйдя на дорожку, вымощенную плитняком, я не увидела никого, кроме Теоточчи. Она сидела как раз передо мной на каменной скамейке. А где же остальные?
– О, – сказала Теоточчи с извиняющимися нотками в голосе, – они здесь осматриваются.
Она подвинулась на край скамейки. Подойдя к ней, я заметила движение в глубине сада и с трудом удержалась от возмущенного восклицания. Одиннадцать женщин, неважно, ведьмы они или нет, бесцельно бродящие по моему саду? Мне это совсем не понравилось.
– Есть вещи, которые тебе понадобятся, – сказала Теоточчи, когда я села рядом с ней, – понадобятся, чтобы заниматься нашим ремеслом. Они просто смотрят, что у тебя уже есть, а что еще нужно. – Одна из ведьм позволила себе зажечь светильники, стоявшие на уровне пояса на подставках из кованого железа и покрытые стеклянными колпаками. Дорожки теперь были освещены, и я увидела, как по ним крадутся еще несколько моих «гостей», некоторые на четвереньках. Я встала, кипя от негодования. Ну, это уже слишком! – Полно, полно, – сказала Теоточчи, поглаживая холодную поверхность камня. – Сядь.
Я тяжело опустилась на скамью, словно в легких совсем не осталось воздуха, ощущая, как давит в шее и плечах. Сидеть прямо было невозможно. Руки лежали на коленях ладонями вверх. Я чувствовала себя сухой и безжизненной, как дерево, пережившее пожар. Казалось, я развалюсь на части, если меня тронут. Развалюсь или разрыдаюсь.
– Наверно, я ввела тебя в заблуждение относительно цели этого вечера?
Я посмотрела на Теоточчи и внезапно выпалила:
– Но в твоей книге ничего не говорится о шабаше. Я не знала, что делать, чего ожидать. Я думала…
– Знаю, знаю, дорогая. – Она положила мою голову к себе на плечо. – В книгах не может быть написано обо всем.
Читать дальше