Юрий Покальчук - И сейчас, и всегда

Великий рассказал Шилину о Пако, и я заметил, с каким уважением русский посмотрел на мальчишку.

Война уравнивает всех, вернее отношение к войне уравнивает самых разных людей.

Шилин коротко, с каким-то усилием над собой рассказал о бое, в котором его сбили. Он герой, настоящий герой. К нему приходили товарищи-летчики, советские и испанские. От них мы узнали подробности о подвиге Шилина. Его сбили над Эбро. Он сам уничтожил пять самолетов и погнался за шестым. Догнал его почти возле земли. И вдруг появился еще один фашистский самолет. Шилин рванулся вверх изо всех сил. Удар — и мотор оторвало, как отрезало, говорит. Воспользоваться сразу парашютом нельзя — там кружило несколько их самолетов, подстрелили бы обязательно. Решил пустить свою машину, по его словам, «листом», а прыгать с минимальной высоты. Прыгнул в двухстах метрах от земли. Парашют мог не раскрыться, но выбора не было. Повезло. Правда, ударился. Потерял сознание...

Лежу, говорит, синее небо, зеленые кустики. Рукой пошевелил — живой. Сплюнул... крови нет. Хотел пошевелить ногой — боль. Ага, думаю, ноги сломал. Скверное дело, И где нахожусь, не знаю. Если у фашистов, надо застрелиться, все равно убьют. Да и ног нет. Чуть позже бегут, слышу, кричат что-то. А что не понимаю. Вот и решил — пора! За револьвер, едва вынул, детей лишь вспомнил и жену и к виску. А тут кто-то сзади ногой по револьверу. И кричит: «Алемано? Италиано?» Решили, что фашист я, у франкистов ведь в летчиках немцы и итальянцы. А я думаю: если фашисты, скорее пристрелят. Чего тянуть? И выкрикнул: «Республикано! Коммунист!» А они ну меня целовать... «Русо!» Наши это были... вот я и здесь.

В госпитале он уже давно. Теперь немного отошел. И потому лежит с нами, где не такие тяжело раненные. А лежать ему долго. Сломана нога, и что-то с позвоночником.

Я говорю ему: ты же герой, ты настоящий герой! А он улыбается в ответ невесело так: я, Андрей, просто делаю, свое дело, ради которого здесь. Каждый так поступает, если верит в то, за что воюет. И потом Испания для меня уже родная. Здесь погибло столько моих друзей. И еще я живой, Андрей, я солдат, и я живой. А герои те, кто погиб, чтобы мы жили...

Я рассматриваю его пожелтевшее лицо, седоватые виски — седина едва заметна под желтыми, как спелая рожь, волосами, — и тяжелые складки у рта, и глубокие голубые глаза под кустистыми серо-желтыми бровями. Он хмурится, и его, я чувствую, пронзает боль от раны, той раны, что никогда не заживет.

— Моим самым близким другом, самым родным для меня человеком был Сергей Кожухов. Представь себе мою жизнь, Андрей. Вырос я в детдоме, учился, работал, пошел в летное училище. И с тех пор как осознаю себя человеком, единицей в людском море, помню рядом с собой веселого, ловкого, сметливого мальчишку, потом парня, потом мужчину, с которым мы в жизни шли, как говорится, в ногу. С детдома в Саратове, с тех трудных послереволюционных лет мы шли в ногу, день за днем, шаг за шагом. Все, что у нас было в жизни, дала нам наша страна. Кто мы, откуда взялись среди буреломов революции, мы не знали. Но в какой-то момент нас было уже двое, Андрей, двое, а не один. Мы окончили училище. Женились на подругах... Вот посмотри! Это фотография — наша семья. Нас тут шестеро. Я, вот моя жена, а вот — широкая улыбка никогда не сходила с его лица — это Сергей, это его жена, а это мой сын Петька и его Васек. Мы были одной семьей. И, когда встал вопрос об Испании, стало понятно сразу — мы оба едем сюда.

Три месяца назад был у нас, Андрей, тяжелый бой с «юнкерсами». Их девять, нас шесть. Как всегда, нас меньше. Но мы им врезали, хорошо врезали! Я был мокрый от пота. Все шло нормально. «Юнкерсов» осталось три, наш верх, фашисты уже бросились наутек, и тут сбили Сергея. Самолет упал, кажется, не худшим образом, потому что Сергей спланировал при посадке и машина загорелась только на земле. Вижу„ Серега выскочил из кабины целым и невредимым, побежал от самолета. Успел. Ну, думаю, будь что будет, а надо садиться. Ведь мы дрались над вражеской территорией. И, что бы там ни было, Серегу я должен вытащить. Сигналю ребятам: прикрывайте, я сажусь... Делаю круг, чтобы зайти на посадку, а эти гады фашисты, как назло, повернули назад и все норовят расстрелять Сергея сверху. Наши на них наседают. Я еще делаю круг и все высматриваю: где же мой Серега?.. Знаешь, Андрей, его все любили. Бывают такие вот люди, которых все любят, никто им не завидует, никто не держит на них зла. Сергей из таких. На фото не видно: он высоченного роста, в форме такой красавец, что все девчата засматривались. А главное, характер: что бы ни случилось, ему как будто трын-трава, для каждого найдет словцо, и в аккурат такое, как нужно. А то придет, к примеру, в нашу офицерскую столовку, улыбнется, и у всех уже настроение поднялось. А в боях, как и во всем в жизни, не отступал ни на шаг, что решил, то и его. У него боевых наград без счету!