Наискосок от дома Майеров увидел сруб. Вокруг копошились мужчины. Подойдя, встретился с Фридрихом Майером, отцом подельника Роберта. Дядя Фридрих в правой руке держал легкий топорик, и на несколько секунд оторопел, увидев Яна. Ян-то должен сидеть.
Поздоровался, а дядя Фридрих так и стоял: коренастый, крепко сложенный, весь в мускулах и с топориком в руке.
Легким ударом вогнал топорик в сруб и шагнул к Коле, протянул широкую шершавую ладонь.
— Освободился, сбросили немного. Как Робка?
— Сидит.
— Как у вас дела? Как Артур?
— Спасибо. Хорошо. Артур на пятнадцать суток попал.
Артур младший сын дяди Фридриха.
Подошел двоюродный дядька, он вместе с дядей Фридрихом сруб рубил. Поговорили.
— Пошел я, — и Коля тронул в третий раз по Падуну.
Поздно вечером брел по большаку. Около старой школы встретился с высоким парнем. Парень, улыбаясь, протянул руку.
— Здорово, Ян! Узнаешь?
— Нет.
На улице не совсем смерклось, но Коля, как ни вглядывался, узнать парня не мог.
— Гляди, гляди лучше, — весело говорил парень. — Не узнаешь?
— Не узнаю.
— Я Женя Ермаков.
— А-а, Женя, здравствуй! Какой ты вымахал! Где мне тебя узнать. И днем не узнаю. Помню, когда было тебе лет шесть, ты закрыл свою бабку в сарае, притащил из дома малокалиберку, направил на двери и сказал: «Сиди, старая, а то пристрелю».
Засмеялись. Чудной маленький Женя был, и нравился Коле.
Женя заспешил по большаку, а Коля, посмотрел вслед. «На свидание, наверное, торопится. А ведь я у Ермаковых гуся украл».
Он шел по большаку, и плакал. Встретив Женю — острее ощутил, насколько далеко укатилось от него золотое время, когда он, такой же веселый, не обремененный заботами, бегал по Падуну. Только у Жени сейчас в кармане нет, наверняка, ножа, а Ян последнее время только с ножом и ходил, хотя никого резать не собирался. Нож придавал смелости.
Надо уезжать из Падуна, а когда, когда он еще сюда заглянет? За день многих повидал. Встретил и тех, с кем вместе воровал, и тех, кого обворовал, но они не знали об этом и радостно жали руку, приветствуя, как героя. Жали и те, кто никогда не любил преступников, но жали потому, что он такой отчаянный и вышел оттуда живым.
Переночевав у тети Симы, утром пошел в соседнюю деревню, где когда-то жила его любимая Верочка.
Верину маму застал на работе. Он увидел женщину лет пятидесяти, с черными, как у Веры, глазами, миловидную и очень на Веру похожую. «Это ее мама».
— Вас зовут Валерия Алексеевна?
— Да.
— Я Коля Петров. Я тут проездом и зашел узнать, как поживает Вера.
Валерия Алексеевна смутилась.
— Я пока свободна, идемте к нам.
Шли по улице, и он рассказывал о себе. Потом спросил:
— Как Вера устроилась?
— Вы знаете, она уехала в Кемерово. Там вышла замуж. Я была на свадьбе. Муж крепко любит и говорит: «Веру в обиду не дам».
Пятистенный дом, срубленный с размахом, стоял в конце деревни. В ограде столкнулись с хмельным мужем Валерии Алексеевны.
— Гость, Лера? — спросил он жену.
— Отстань. Это по работе.
— А-а-а, — протянул Нил Петрович.
Вошли в дом.
— Садитесь, — сказала Валерия Алексеевна и принесла фотографию. — Вот, недавно прислали.
На любительской фотографии Вера с мужем. Он на голову выше. Заметно — Вера беременная.
— Осенью родит, — сказала Валерия Алексеевна, видя, как Коля внимательно рассматривает фотографию.
— Да, ничего у меня с Верой не вышло. Я здорово ее любил. Пусть будет счастлива с ним.
С минуту длилось молчание.
— Вы Вере до Кемерово билет брали, я верну вам деньги.
— Не надо. Разве в деньгах дело?.. Пойду, мне надо в Новую Заимку съездить.
— Подождите, я вас молоком напою, — сказала она и вошла в амбар.
— Вот, — выходя из амбара и держа глиняную необожженную кринку, — сказала Валерия Алексеевна, — попейте.
Он взял деревенскую кринку, столько лет им не виданную, и только хотел приложиться, как Валерия Алексеевна сказала:
— Надо смешать молоко.
Молоко покрывал толстый слой сливок.
— Да что это я, пейте, — смутилась Валерия Алексеевна.
Он пил, но вот сливки кончились, и медленно цедил охлажденное молоко.
Выйдя за ворота, стал рассказывать, что благодаря ее дочери, завязал с преступностью и хочет поступать и институт. И всем, чего добьется в жизни, будет обязан только любви.
Прочитав стихотворение Есенина, сказал:
— Выучил для Верочки, но она никогда не будет моей.
Валерия Алексеевна шла, опустив голову.
Читать дальше