Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы - Сочинения

А в воскресенье — свиданка, с утра непрерывные звонки. Санитары не успевали открывать дверь и выводить больных.

— Жора! — крикнул Борис. — К тебе пришли.

Комната для свиданий рассчитана человек на пятнадцать. Столы, стулья. Все места заняты, и дядя стоял возле стены.

— Жора… Здорово! — дядя раскинул для приветствия руки.

— Здравствуй, дядя Петь.

Обнялись.

— Ну, как ты здесь?

— Потихоньку. Курева принес?

— Есть такое дело! — он достал из сумки пять пачек «Примы». — Вот, на недельку должно хватить, а в следующее воскресенье еще принесу.

Я рассовал пачки по карманам.

— Тут тебе тетя Варя харч собрала. Пирожки с картошкой, мясо жареное, сметана. Привет большой передает. Сама-то прийти не смогла — прихварывает. Отпустит, вместе навестим, — не умолкал дядя. — Больничный харч надоел небось?.. Как вас кормят-то?

— Да какая кормежка…

— Знаю-знаю, сам недавно с печенью лежал. Ну ладно, расскажи, что у тебя нашли-то? Ты с врачом-то говорил?

— Да говорил…

— Ну и что?

— Да ничего. Лежи, говорит, разберемся.

— Ты, племяш, не унывай! Все будет путем!

Говорить больше не о чем, и мы нудились, ожидая, когда освободится место за столом.

Комната для свиданий напоминала столовую. Родственники выгребали из сумок домашнюю снедь. У некоторых больных руки тряслись от, регулярного отравления лекарством, и родственники кормили их с ложки. Звенели банки, склянки, бутылки, велись пустопорожние разговоры. Гомон. Приглушенный интимный разговор между молодыми мужем и женой. Нечленораздельное мычание дебилов. Чавканье, сопение. Счастливый Чита, не сознающий своего убожества, с неизменным аппетитом уплетал принесенную бабкой домашнюю еду.

Грустный, поникший сидел за столом дважды казненный сульфозином Игорь.

— Мама, забери меня, пожалуйста. Мне здесь очень и очень плохо.

— Ну что ты, Игорек! Как же я тебя заберу? Мы же договорились! Ты полежишь немного, тебя обследуют, подлечат. Надо же что-то делать! Работать ты не можешь. Пусть хоть пенсию назначат. Веда так?

Парень грустно молчал.

— Ну, не надо, Игорек! Не рви мое сердце. Я и так дома день и ночь переживаю. Я думала, ты веселый выйдешь, меня успокоишь. — И мать Игоря потянула к глазам платок.

— Не плачь, мама.

— Как тут не плакать… Разве я не знаю этого заведения… Но надо же как-то определяться… Не можем ведь мы вдвоем жить на мои семьдесят рублей. У меня самой здоровье никудышнее. Ноги совсем не ходят. Из комнаты почти не выхожу — тяжело подыматься. Кнопка теперь одна гулять бегает. На улице лает, за голубями гоняется. По тебе скучает, — через силу улыбнулась мать.

Глаза Игоря заблестели. Крупные горошины сорвались из переполненных глаз.

— Ну вот, и ты заплакал, Игорь. Не надо, а то совсем расстроюсь. Больше не огорчай меня, пожалуйста.

— Хорошо… мама… Больше не буду тебя огорчать…

— Вот и умница. Я тебе свежий платочек принесла. Вытри слезы… А вот зубная щетка, паста, зеркальце. Прячь в карман, а то санитар увидит — отберет. И не думай больше ни о чем. Все будет хорошо. — И немного повеселевшая Мать засуетилась, выкладывая на стол завернутые в полотенце тарелки. — А сейчас поешь. Я курочку деревенскую принесла — тетя Валя передала. Ешь, пожалуйста…

— Спасибо, мама, не хочу.

— Игорь, мы же договорились, что ты не будешь меня огорчать…

Парень нехотя принялся за еду. Было видно: ему мучительно не хотелось превращаться в такое же подобие чавкающих животных, смысл существования которых свелся к набиванию брюха.

Чита «подмел» бабкины гостинцы и запросился в палату.

— М-м-м, — обратился он к санитару.

— Пойдем, Чита, пойдем. — Борис весело похлопал дебила по плечу и повел в палату.

Бабка сгребла пустые банки-склянки в кошелку и освободила место.

— Сядем, Жора, порубаешь, — сказал дядя Петя.

Есть мне не хотелось, но чтоб не обижать родных, отдал должное теткиной стряпне.

— Игорь, я была в четверг у твоего лечащего врача, и она сказала, что ты плохо себя ведешь. Вступаешь, в пререкания с медперсоналом, грубишь. Это правда?

— Нет, мама, неправда.

— Не надо, Игорек, веди себя хорошо… Как он тут у вас, не хулиганит? — вымученно улыбнулась она подпирающему дверной косяк Борису.

Он стоял со скрещенными на груди руками и слушал разговор.

— Не-е, он парень смирный, — осклабился санитар.

Голова парня низко склонилась над тарелкой. Плечи судорожно затряслись.

— Ну вот! Опять… Игорь… Если будешь плакать — уйду.