Тереза Фаулер - Z — значит Зельда

— А я закончила читать твоего Эрнеста Хемингуэя, — сообщила я, складывая книги на кровать.

— И как?

— Похож на твоего приятеля Шервуда, только тепла не хватает. Эта проза — да, она ясная и четкая, но отвлекает твое внимание, как кобра, когда танцует перед броском. Это пустышка. Ни содержания, ни души.

Скотт покачал головой.

— У него скупой стиль, это правда. Но думаю, ты просто не видишь самой сущности, характера. Может, нужно быть поэтом, чтобы их разглядеть.

— Да что ты говоришь. Вы двое не больше поэты, чем я. Ты — рискну предположить, как и треть писателей в Европе в наше время, — считаешь себя поэтом, а на самом деле вы просто нагромождаете башню из слов, пытаясь покрасивее разместить их на странице. Его стихотворения не ужасны, но ничего глубокого и впечатляющего в них нет. Ему далеко до Роберта Фроста, и до Кольриджа, и даже до Блейка.

— Дорогуша, не пойми меня неправильно, но не тебе судить о качестве и глубине стихотворений. Да, ты много читаешь и немного пишешь, ты здорово помогаешь мне с моими рассказами, но ты относишься к литературе несерьезно.

— Почему? Потому что я не твержу ежесекундно то об одной, то о другой книге или авторе, о контекстах, отсылках, аллюзиях и о том, как изысканно отражает действительность какой-нибудь образ в том или ином стихотворении или рассказе?

Скотт рассмеялся.

— Ну хорошо, ты победила, хотя и только потому, что так прекрасна в гневе. — Скотт сложил книги в свою сумку. — Но в прозе этого Хемингуэя есть сила. С этим не поспоришь.

— Сила есть и в молотках, но применять их можно только по прямому назначению, — отозвалась я.

Десятого апреля «Великий Гэтсби» вышел в свет, и мы отпраздновали это за обедом с друзьями в кафе в историческом центре Рима. Скотти игралась с камешками под столом. Объявила, что она собачка, и мы все протягивали ей лакомые кусочки. Я старалась не думать о маме и о том, что она сказала бы об этом.

Из-за того, что мы были постоянно в разъездах по Европе, для нас оставалось загадкой, как книгу приняли у нас на родине. Пройдет добрых две недели, прежде чем мы до нас дойдут газеты за тот день, и кто знает, какие из них опубликуют рецензии и когда именно. Несколько дней спустя Скотт сказал:

— Не могу больше терпеть. Отправлю телеграмму Максу.

Мы сидели со Скотти у фонтана Треви, позволяя ей бросать в воду кусочки яблока, чтобы «покормить лошадок».

— Еще слишком рано о чем-то говорить, Део.

— Ничего не рано, такие веши развиваются по определенному сценарию.

В животе у меня начинало потихоньку покручивать. Я пересадила Скотти на другое колено, надеясь, что боль немного отступит.

— Но не когда прошло всего два дня. С тем же успехом можешь попросить какого-нибудь шарлатана в Ватикане погадать тебе на кофейной гуще.

— Ты не понимаешь, Зельда, и никогда не поймешь, потому что твоя жизнь — это череда безопасных развлечений. Походы по магазинам и визиты к парикмахеру, уроки рисования и вечеринки. Я пытаюсь узнать что-нибудь о самом моем существовании, о моей судьбе, и не из праздного любопытства, а потому что наше будущее зависит от того, как примут эту книгу. Думаешь, операцию тебе сделали бесплатно?

Скотти вплела пальцы в мои волосы и положила голову мне на плечо, посасывая палец.

Если бы Скотт не был в таком состоянии, я бы попыталась доказать, что он неправильно видит мою жизнь. Я бы постояла за себя и не позволила ему думать, что я сама виновата в болезни, которая чуть не убила меня. Но мой муж пребывал в расстроенных чувствах, а это означало, что он останется глух ко всему.

— Извини, — я вздохнула. — Знаю, что ты переживаешь. Хорошо, отправь ему телеграмму, встретимся в отеле.

Скотт дожидался ответа Макса десять дней. Телеграмма настигла нас в Марселе. До того момента он почти не ел, а спал и того меньше. От часа к часу в нем боролись уверенность, надежда и страх. Угадал ли он? Смог ли проанализировать предшествующую критику, сделать выводы и сотворить роман бесспорного качества, который покорит всех?

«Гэтсби» был коротким романом, порядка пятидесяти тысяч слов, но в этих словах уместилось множество нюансов. Скотт рассчитывал, что критикам хватит смекалки разглядеть все тонкости, которых, по их словам, так не хватало в его предыдущих книгах. А разглядев, они напишут хвалебные отзывы, благодаря чему публика, которой нельзя доверять, говорил Скотт, но которой и не нужно заботиться о высоких материях, гурьбой бросится скупать рассказы с тем же энтузиазмом, с каким они зачитывались романом «По ту сторону рая».