Тереза Фаулер - Z — значит Зельда

В Париже мы дождемся публикации его третьего романа и отпразднуем ее — Скотт был сильнее, чем когда-либо раньше, уверен, что смог воплотить в книге все свои задумки, и в то же время приходил в ужас от мысли, вдруг что-то не удалось.

— Что думаешь? — спросил он сейчас. — Не могу решить. Я склонялся к названию «Трималхион», но Макс считает, что параллель недостаточно очевидная. Наверное, я мог бы сделать больше отсылок на него в самой книге, но ненавижу все разжевывать для читателей. Видит Бог, я достаточно занимаюсь этим в своих рассказиках для журналов. И все равно, я считаю, что «Трималхион из Уэст-Эгга» — отличное название. Может, оно и стоит того, чтобы Ник сделал небольшое лирическое отступление и дал читателям фоновую информацию.

Я уже в третий раз делила со Скоттом и его романами предпубликационную горячку и знала, что из этого состояния тревожности нет выхода — его нужно просто пережить, как мы переживали головную боль, тошноту и разбитость при похмелье.

По сложившейся у нас традиции я прочитала черновик — Скотт только что закончил очередную его версию — и сейчас пыталась привести в порядок свои мысли.

— Прежде чем мы приступим к названиям, — сказала я, — должна отметить, что образ Гэтсби все еще размыт. Я вижу Тома и Дейзи, и бедного мужа Миртл. И даже Ник получился достаточно четким… Может, дело в том, что прошлое Гэтсби такое неясное? Разве люди не должны хоть что-то знать о нем? Или хотя бы верить, что знают?

Скотт скрестил руки на груди.

— Этим людям наплевать, как он заработал свои деньги, их заботит только то, что он богат и устраивает неприлично шикарные вечеринки.

— Ты хотел узнать мое мнение.

— Да, конечно. — Он опустил руки. — Спасибо.

— Что до названий, мне нравится «Великий Гэтсби».

— Вот как? — Он казался разочарованным. — Серьезно?

— Серьезно.

— Макс тоже за него.

— Помнишь, как ты пересматривал окончание «Прекрасных и обреченных»?

Скотт вздохнул.

— Хочешь сказать, я не могу посмотреть на произведение со стороны?

— Именно. Так что послушай. Мерфи вот-вот соберут вещи и отправятся обратно в Сен-Клу. Пока ты варишься в собственном соку со своими правками и заголовками, давай сводим Скотти в гости к Патрику, она уже сто лет об этом просит, и устроим маленькую вечеринку в честь дня ее рождения, заранее. Я собираюсь сделать для нее маленький цирк — как набор бумажных кукол, только с животными. Верблюды, лошади, тигры, слоны, львы и девочка-конферансье, похожая на нее. Может, еще и единорога добавлю.

— Звучит восхитительно, ты наверняка создашь шедевр. А вот я подумал… было бы здорово подарить ей братика.

— Вот как? И ты планируешь сделать это в одиночку?

— Конечно, мне немного поможет аист.

— Аисту понадобится немного больше, чем семь недель, ты же знаешь.

— Хм. Наверное, ты права.

— Но, полагаю, мы можем обсудить этот вопрос с аистом. Так сказать, оставить заказ.

— Ты готова? — спросил он.

— Думаю, да.

Я положила голову ему на плечо, и мы смотрели на рассвет, как бывает в фильмах. Мы столько потрудились, чтобы создать это чудесное, новое семейное счастье, и вплоть до публикации «Гэтсби», до самого момента, когда книга оказалась в руках читателей и рецензентов, казалось, что нас и впрямь ждет успех.

Постойте: если здесь закончить, будет казаться, что наша жизнь пошла под откос, потому что книга провалилась. А это не так. Всему виной Эрнест Хемингуэй.

Сара Мерфи казалась грустной, когда встречала нас на последнем «цветочном рауте» этого сезона — так она называла самые торжественные из наших вечеринок. Все мужчины были в смокингах, женщины — в узких летних платьях по щиколотку, переливающихся всеми оттенками средиземноморского лета.

— Наша последняя встреча… — вздохнула она, вставая у своего места за столом.

— Перед следующей. — Джеральд поцеловал ее в лоб и занял свое место на противоположном конце стола.

Сегодня в их съемном доме в Антибе собрались мы со Скоттом, Дик и Элис Ли, Пабло, но без Ольги — они были в ссоре, Полин Пфайфер — подруга Сары, которая писала для журнала «Вог», Дотти Паркер и Линда, без Коула, который, по ее словам, «путешествовал». Она произнесла это именно так — в кавычках — но никто не стал спрашивать, что она имеет в виду.

Всю неделю погода была идеальной: ясное небо, жара после полудня, море, еще достаточно теплое, чтобы дети могли играть и плескаться в нем дни напролет. Мы гуляли по окрестностям огромного поместья, которое Мерфи стали называть вилла «Америка». По вечерам взрослые собирались и играли в шарады, в бридж или в игру, которую придумал Скотт: я садилась за пианино, он называл тему, на которую каждый из нас должен был придумать историю и пропеть ее под одну из полудюжины мелодий, которые я могла сыграть наизусть. Каждый раз, поднимая крышку, я заранее извинялась: «Вам всем придется простить меня за то, что я не Коул».