Тереза Фаулер - Z — значит Зельда

Я распрощались с родителями в холле дома. Никто не говорил о том, что они не едут со мной и почему. Мама и папа вообще почти не разговаривали, только «Береги себя» и «Напиши нам, как сможешь».

Дело в том, что отец уже сказал перед этим:

— Мы считаем, что ты приняла неверное решение, и не будем его поощрять. Выходи за него, если думаешь, что хочешь этого, — мы не можем тебе помешать. Но мы не будем стоять рядом и смотреть, как это происходит.

Мама просто сидела рядом, пытаясь быть стойкой, и слезы катились по ее щекам.

Всеми приготовлениями занимался Скотт, с помощью Тутси и Ньюмана, которые теперь жили неподалеку. Нашим родителям не было отведено роли, да и братьям с сестрами тоже. Скотт и своим родителям и сестре сказал, чтобы те оставались дома. Мои сестры участвовали в основном потому, что Марджори было удобно отправиться вместе со мной на поезде, а Тутси и Тильде, которые тоже переехали в Нью-Йорк, добраться до Манхэттена. Все трое нечасто выбирались туда и могли сполна насладиться поездкой, у Марджори появилась возможность познакомиться с городом. А большего и не требовалось. Большего никто и не хотел.

Мне уж точно не нужен был дополнительный присмотр. Как я ни предвкушала отъезд, о разлуке с домом не думала ни минуты. Я вполне могла бы вылететь из дома через распахнутую дверь, не сказав даже формального «до свидания».

Все мои друзья устроили мне на вокзале неожиданные проводы. Тут мы дали волю эмоциями, и они посадили меня в поезд в вихре поцелуев, слез и цветов. Я обнимала всех по очереди, шутила направо и налево, раздавала советы, непрестанно вытирая глаза, и обещала, что уезжаю не навсегда — если только Элеанор и обе Сары вообще меня отпустят.

Как только мы устроились в нашем спальном вагоне, я начала потихоньку расслабляться. Паровоз, пыхтя, отошел от станции, за нами развернулась вся панорама Монтгомери. Я глубоко вдохнула, выдохнула и откинулась головой на спинку сиденья. Блестящий, новенький вагон казался очень современным по сравнению с обитыми плюшем старичками, в которых мы ездили до того, как правительство отписало все поезда на военные нужды. Теперь появились шторки на окнах и система вентиляции. Ковер был простым, без узоров, на смену старым стеганым сиденьям пришли новые, гладкие.

«Долой старое, — подумала я, — и вперед к новому».

— Наверное, для тебя поездка станет настоящим приключением, — сказала я Марджори, которая, похоже, все еще не могла отойти от суеты на станции. Она часто казалась потрясенной, всем своим видом показывая, что ей было бы спокойнее оставаться затворницей в своем простом домике — шить, читать, готовить и заботиться о своей дочке Нуни.

— Да, жду не дождусь, когда увижу Нью-Йорк. Тутси говорит, он грандиозный.

— Конечно, вы простите нас, если мы со Скоттом не будем участвовать в ваших экскурсиях.

Марджори улыбнулась.

— Медовый месяц — достойное оправдание. Итак, детка, я знаю, что у тебя с мальчиками гораздо больше опыта, чем было у меня в твоем возрасте…

— Как и в любом другом, — поддразнила я. — Папочка сказал: «Выходи за этого отличного малого Бринсона», а ты ответила: «Да, сэр».

— Это немного упрощенный взгляд. Но так или иначе, есть вещи, которых ты, возможно, не знаешь, но должна узнать перед первой брачной ночью.

— Тебе мама поручила этот разговор?

— Я сама вызвалась, но она согласилась, что это разумно.

— Уж конечно. Она сама, наверное, уже позабыла, что вообще происходит с девушкой в первую брачную ночь.

— У тебя и впрямь по жилам течет кровь с перцем. В кого бы это?

— Наверняка в Мэхенов. Сейры — угрюмая шайка. А вот мама была очень бойкой, пока папаша не посадил ее на поводок.

— Отцы должны присматривать за дочерьми, это их долг.

Я поразмыслила над ее словами. Наш отец неукоснительно следовал долгу, как и отцы моих друзей. Кто-то помягче, кто-то — построже, но каждый из них был безоговорочным главой семьи. На ум приходило только одно исключение: семья Элеанор Браудер, в которой, судя по всему, что я видела, оба родителя были в равной степени у руля. Миссис Браудер никогда не игралась с полуправдами, как все другие матери, в том числе моя. В этом не было необходимости.

Вообще-то, порой поведение миссис Браудер приближалось к возмутительному. Однажды, когда я была в гостях у Элеанор, она сказала, что хотела бы оказаться на нашем с Элеанор месте и если бы не возраст и ее нынешний долг, выступала бы за право голоса для женщин и распространяла брошюры Маргарет Сэнгер в домах среднего и высшего класса. Она считала, что в этих домах должны знать реальность жизни.