Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Только меня оно сажало с целью умышленно раздавить. Что от него-то оно хотело? Президенты говорят в новогодних и других обращениях о «великой России» и что это «Родина», которую мы обязаны в их лицах непременно «любить»… Да вот попробуй любить всё это, глядя на потухшие глаза Константина.

Дальше Хакер покатился по наклонной. Матрас ему пришлось постелить на пол. Но не возле параши, в окоп, куда обычно ложатся «отъехавшие» и «пидоры», а с противоположной стороны.

Менты первое время, усмехаясь, спрашивали на проверках: а что он не на шконке?

– А, гражданин начальник, он падает.

– Ну, постелите ему на нижнем ярусе…

– Он и оттуда падает… постоянно падает… каждый день всё ниже ложится.

– Понятно, – доходило до инспекторов.

Саид был коренной москвич. Блондинистый татарин. Таких я видел множество среди офицеров, но в Башкирии. Не знаю, как его родители, но он родился и вырос в Москве. Мой ровесник. Судя по складу ума, родители – какие-то инженеры или технические специалисты. В нём было заметно советское воспитание. В детстве ему читали те же книжки, что и мне. Всесторонне развитой парень. Но лихие девяностые с преступной романтикой сделали своё чёрное дело, он пошел по «воровской теме».

Жил он придерживаясь общих «воровских» понятий, его этапировали на пересмотр дела. Саид отсидел уже почти два года, оставалось ещё где-то год, и он рассчитывал, что его «нагонят» прямо в зале суда.

Приехал он дико обозлённый. А мы, в свою очередь, зная, какое там положение, относились с пониманием к его раздражительности по пустякам. Хотя если быть объективным, то он ещё был в порядке. Гораздо более обозлённых мне довелось видеть впоследствии уже в Уфе. Да и на централах таких немало. Все, кто был в таких зонах, выходят одичавшими, готовыми сорваться на кого угодно, за любой поступок или даже неосторожно сказанное слово. Тем не менее он был на коррумпированной зоне, где за деньги можно купить спокойную жизнь, чем он и пользовался. По его рассказам, он просто в основном занимался «железками».

Ел с утра мюсли с молоком – и сразу на спортугол. «За меня проплачено было, и никто особо меня не беспокоил, – рассказывал он. – Но были разные уроды-провокаторы, которые очень любили кровь попить. Сядут рядом и начинают провоцировать, на драку или ещё как…»

Впоследствии я сравнивал его рассказы с тем, что увидел уже в Уфе, и Саид стал мне очень понятен. Ненависть к ближнему для многих преступников была единственной отдушиной в заключении. Администрация поощряла конфликты между осуждёнными, и, как правило, наказывали вместо провокатора его жертву.

Познакомившись поближе, я заметил, что Саид постоянно жаловался всем на неволю. Что нет его любимой машины, которой не видел почти два года, что давно не играл в бильярд, который любил, что нет его любимой подруги, которая его ждёт. В общем, сплошной дискомфорт. Разумеется, он не перебарщивал, но стоило заговорить на эту тему, как он сразу подхватывал разговор. Он просто тосковал. Эту болезнь у многих я наблюдал, как и за собой в не самые лучшие моменты. В православии это называется «уныние».

Интересно, что его зона располагалась вплотную к «тринашке», где сидел Лимонов. Он, смеясь, рассказывал, что видел с какого-то пригорка, со своей «двойки», где отбывал сам срок, как «Эдик откидывался. Вся зона сбежалась смотреть».

Раз кто-то опять упомянул легкомысленных женщин, увиденных по телевидению. Девчонки в коротеньких шортиках танцевали в заставках какой-то викторины.

– Такие бабы моментально ноги раздвигают, – сказал убеждённо Саид, – стоит только руку протянуть. Если они так рогатки задирают перед всеми, значит, и в жизни себя так ведут. Так ведь, революция?

Я пожал плечами:

– Не знаю, никогда не обращал на такие вещи внимания, – наверное, дело не в танцовщицах, а в том, что у них в голове творится, и уровне нравов.

– Ну, если не все до одной, то почти все. Да, у них с нравами совсем плохо. Вышел бы, стольких баб перетаскал. Только, конечно, вот подруга… Если бы, конечно, сюда хоть одну, – мечтательно протянул Саид.

– Да, бабу, разумеется, все бы попользовали, кроме политического, – сказал Саня смеясь.

– А что, политический разве не человек? Согласись, если тебе пригнать сюда красивую корову, то тоже не отказался бы.

Я ответил на шутку шуткой, потому что не люблю подобные разговоры, – сказал, что берегу свою девственность для жены, тоже девственницы, чтобы все плотские радости познавать вместе.