Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Менее чем в десяти метрах правее со стороны вокзала к нам повернулась пара молодых и красивых супругов. Он одет в строгий костюм с белой сорочкой, а она в какое-то праздничное яркое, кажется розовое с красным, платье. По всей видимости, встречали или провожали кого-то. Наверное, встречали.

Им было на вид лет двадцать пять – тридцать. Они молча наблюдали за нами, не разговаривая. Любопытство и в то же время полное понимание происходящего не вызвало у них, видимо, никакого комментария. По крайней мере, пока я посматривал на них исподлобья. У неё в руках были цветы. Цветам я, помню, невольно улыбнулся.

Встречают цветами, усмехнулся я, – ну что, здравствуй, Уфа!

Город, с жителями которого я буду разговаривать каждый день. Небо, осколки которого я буду видеть каждый день сквозь щели щитов на окнах или вглядываясь через дыры шифера прогулочных двориков ШИЗО/ПКТ. Город, запахом промзоны которого я буду дышать каждый день. Лагерные стены, находящиеся в объятиях этого города, в которых я буду находиться круглые сутки. И город, которого я так и не увижу до самого своего освобождения.

И спустя ровно два года, два месяца и две недели меня встретят у ворот лагеря Гриша с Колей. Отвезут меня в аэропорт. Откуда самолёт меня поднимет и, сделав круг, даст возможность бегло осмотреть город. Место, где я оставлю часть себя и своего сердца. Город, наверняка не заметивший моего исчезновения…

Я сидел и смотрел на молодых и счастливых людей, а они смотрели на меня. Это были последние живые вольные люди и вместе с ними – осколки воли, вольного ландшафта, которые я успел приметить, глядя сквозь них на здание вокзала с экзотической над крышей надписью – ЭФЭ.

Конвойные без суеты продолжали разгрузку зэков, не обращая внимания на единственных зрителей этого печального представления.

Судя по выражению их лиц, они явно не были простыми обывателями. Изучающий взгляд, ни веселья, ни любопытства. Подобные лица у людей бывают, когда они сталкиваются со случайной смертью на улице. ДТП с трагическим концом или что-то подобное. Но уже вторично. Первый испуг остался при первой встрече со смертью, а это второй раз.

Самих лиц я не помню, но хорошо помню их глаза, с нахмуренными слегка бровями. В такие моменты люди, наверное, ощущают некоторую личную уязвимость и, становясь суровее, пытаются подтянуться. Но в то же время возникает ощущение чего-то большего, что над нами и сильнее всех нас в тысячи, а может, в миллионы раз. Что не обманешь и не обведёшь.

Нас повели к воронку. И я пошёл своим путём, а молодая пара, наверняка проводив нас взглядом до люка – двери автозака – и подождав, пока мы все не утонем в этом автомонстре, отправилась по своему, счастливому пути.

Через полчаса автозак нас привёз на Уфимский централ.

Уфимский централ находился на улице Достоевского. Имени моего любимого писателя, сидельца, с которого я и начал увлекаться классической литературой, будучи подростком. И возможно, именно это увлечение меня и привело в итоге сюда, на улицу Достоевского.

Через час мы выгрузились из автозака и встали внутри сумрачного внутреннего дворика, лицом к стене. Нас по очереди уводили через утопленные в асфальт низенькие двери с промежутком в десять – пятнадцать минут. Наконец дошла очередь до меня.

Сначала привели на склад, где два прапорщика сказали взять только сменное белье, если имеется в наличии. Ложку, кружку, шлёмку и кипятильник, если есть. Мыльно-рыльное, до двух полотенец, одну пасту и щетку, если, опять же, есть. Сланцы.

– До двух консерв и другие неиспорченные продукты ограниченно, если имеются. Если нужны – судебные документы, если имеются.

– А где норма ограничения? – поинтересовался я.

– На усмотрение администрации, то есть нас, – сказал, весело улыбаясь, один из надзирателей явно не зло и, скорей, дружелюбно.

Что-то из продуктов разрешили взять, что-то оставили, сказав, что потом напишу заявление, если захочу их получить.

Я стал просить ещё и книги, которых было у меня более десятка на руках. Ведь я не знал, сколько мне придётся сидеть там. И сам почитаю, и другим могу дать.

Мне разрешили сначала одну. Но потом, увидев мое обвинительное заключение, разрешили взять… ещё одну. Это были стихи Емелина и Лимонов «В плену у мертвецов».

Затем меня ввели в комнату, где сидел человек в белом халате. Я по его приказу разделся, он осмотрел меня. После просьбы показать член и надавить на головку спокойно отправил меня. Дальше.