Рут Озеки - Моя рыба будет жить

— Йокката, — прошептала она. — Ма ни атта нэ [151] Йокката. Ма ни атта нэ. — Я рада… Вы успели добраться. .

Пальцы у нее были, как тонкие сухие палочки, только очень горячие. Мне показалась, я ощутила, как она сжала мне руку своими горячими пальцами. Добиться, чтобы у меня изо рта появились хоть какие-то слова, у меня не получалось, потому что я пыталась не заплакать. Да и что тут было говорить? Она знала, что я ее люблю. Иногда, чтобы сказать, что у тебя на сердце, слова не нужны.

Но ей было что сказать нам. Думаю, она ждала нас. Подняв руки, она попыталась сесть. Я хотела помочь ей, но она была лишь хрупкими косточками в оболочке из кожи, и мне было страшно причинить ей боль.

— Мудзи, — прошептала она.

Мудзи была рядом, и папа тоже.

— Сэнсей, — умоляюще сказала Мудзи, — пожалуйста, вам надо лечь. Вам не нужно…

Но старую Дзико было не переубедить. Она хотела сесть в сэйза [152] Сэйза — формальная поза, сидя на коленях. , и они подняли ее на колени, поддерживая за подмышки, и, честно, я думала, руки у нее отвалятся, или усилие ее убьет. Видно было, насколько это ей трудно, но наконец они смогли усадить ее прямо, так, что она не падала. Мудзи поправила ей воротник. Старушка Дзико посидела так некоторое время с закрытыми глазами, отдыхая, потом подняла руку. Мудзи знала. У нее уже были наготове кисть и тушь на маленьком столике, она перенесла их к футону Дзико и осторожно поставила перед ней.

На всякий случай, если вдруг ты не знаешь, это такая старая традиция среди учителей дзэн, писать последнее стихотворение на смертном одре, так что все это было не так уж странно, как кажется, но меня, вообще-то, слегка напугало, потому что вот только что, клянусь, она явно готовилась испустить последний вздох, а в следующую минуту — сидит в кровати с кистью в руке.

Она не открывала глаз, пока Мудзи все не подготовила — положила перед ней на столик чистый лист рисовой бумаги, потом тщательно растерла тушь о чернильный камень. Закончив, она положила палочку туши обратно в футляр и поклонилась.

— Хаи, сэнсей. Додзо… [153] Хаи, сэнсей. Додзо — Вот, сэнсей. Пожалуйста…

И тут Дзико открыла глаза. Она обмакнула кисть в густую черную тушь, то нажимая, то слегка постукивая ей по чернильному камню, будто у нее было все время на свете, а оно у нее было, потому что время замедлилось, чтобы дать ей все моменты, какие ей понадобятся. Отдавая должное ее усилиям и сверхъестественной способности замедлять время, мы все выпрямились — мы с папой, сидевшие на коленях прямо перед ней, и Дзико, немного в стороне, и в комнате стало очень тихо, только постукивала кисть. Потом, когда кончик кисти стал точно таким, каким надо, Дзико сделала глубокий вдох и подняла кисть над бумагой. Рука ее была совершенно неподвижна. На кончике кисти начала набухать капля, но прежде чем капля успела упасть, кисть взлетела, как черная птица по бледно-серому небу, и в следующий момент на бумагу влажно легло пять темных уверенных мазков.

Это было не стихотворение. Это был один-единственный иероглиф.

Пять черт. Сей. Икиру. Жить.

Все еще сжимая в руке кисть, она посмотрела на нас с папой.

— Это пока, — сказала она нам обоим. — На время.

Многие мастера дзэн предпочитали умирать сидя в дзадзэн, но старушка Дзико прилегла. Это не так уж и важно. Можно спокойно быть учителем дзэн и умереть лежа. Будда сам умер лежа, а вся эта возня с сидением — просто такой дополнительный мачизм. Дзико умирала совершенно правильным способом. Она аккуратно отложила кисть на подставку, а потом очень медленно завалилась на правый бок, прямо как старина Шака-сама. Колени у нее до сих пор были сложены в сэйза, и она не стала даже суетиться и расправлять их. Когда ее голова коснулась подушки, она подложила руку под щеку, чтобы было помягче, и закрыла глаза, словно собиралась вздремнуть. Было видно, что ей очень удобно. Она сделала долгий дребезжащий вздох, потом еще один, а потом целый мир выдохнул вместе с ней. А потом она остановилась. Вот так, просто. Мы ждали, но ничего больше не случилось. Она ушла вся целиком.

Мудзи встала рядом с ней на колени и омочила ей губы водой мацуго-но-мидзу [154] Мацуго-но-мидзу — вода последней минуты. , и совершила перед ней поклоны райхай, и мы с папой тоже поклонились так несколько раз. Потом они перекатили ее крошечное тело на спину и выпрямили колени, а Мудзи зажгла благовония и накрыла ей лицо белым платком. У нее уже заранее был приготовлен алтарь со свежими свечами, благовониями и цветами, и теперь она вышла оповестить всех тех, кто ожидал снаружи.