Рут Озеки - Моя рыба будет жить

Дождь зарядил как следует, и она решила спуститься вниз, подбросить в огонь дров. Спустившись, она обнаружила, что дров осталось маловато. Надев дождевик и резиновые сапоги, подхватив налобный фонарик и слинг для дров, она отправилась к поленнице. Ветер поднялся нешуточный, и ветви кедра неистово метались. Где же он? При таком ветре в лесу было небезопасно. Деревья стонали и трещали под ударами бури. При огромной высоте корни у них уходили на удивление неглубоко, а почва размякла от дождя. На секунду в голову пришла мысль, что ей надо бы пойти поискать его, но она тут же поняла, как это было бы глупо. Она стала вытягивать из штабеля поленья и складывать их в кожаную перевязь, и тут сверху раздался хриплый крик. Она подняла голову. Это была джунглевая ворона, она сидела на своем обычном месте среди кедровых ветвей. Ворона взглянула вниз, на нее, похожим на бусину глазом. « Кар! » — крикнула она настойчиво, и это прозвучало как предупреждение. Рут оглянулась на дом. Окна были темными. Электричество отключилось. Внезапно ей стало страшно.

— Что же мне делать? — дождь ударил ей в лицо, когда она повернулась обратно к вороне. — Лети, — сказала она. — Пожалуйста, лети и найди его.

Ворона продолжала внимательно на нее глядеть.

Какая глупость, подумала она. С птицей разговаривать. Но вокруг никого не было, и звук собственного голоса почему-то помог ей успокоиться.

Ворона вытянула шею, встряхнула перьями. Рут взвалила на плечо тяжелый слинг с дровами и направилась к дому. « Кар! » — опять закричала ворона, и, обернувшись, она увидела Оливера, как он выходит из-за раскачивающихся деревьев, весь мокрый от дождя. Увидев ее с дровами на плече, он развел руками. Его мокрые ладони были пусты. Кота не было.

Решение покончить с жизнью реально улучшило мне настроение, и внезапно все те штуки, которые Дзико говорила о времени, обрели смысл. Самый лучший способ научиться ценить жизнь — осознать тот факт, что жить тебе осталось недолго. Звучит, конечно, банально, но я реально начала впервые переживать вещи во всей полноте, ну, например, красоту слив и вишен в цвету на аллеях парка Уэно. Я пропадала там целыми днями, бродя туда и сюда по длинным пушистым тоннелям, сотканным из розовых облаков, глядя вверх на мохнатые от цветов ветви с крошечными искорками света и кусочками синего неба, сквозящими между ними. Время исчезало, это было все равно что заново родиться в этот мир. Все было совершенным. Стоило подуть ветерку, и лепестки дождем сыпались мне на задранное к небу лицо, и я останавливалась — у меня дыхание перехватывало от такой красоты и такой печали.

Впервые в жизни у меня был проект и цель, на которой следовало сосредоточиться. Мне нужно было понять, чего я хочу добиться за оставшееся мне время, и вот так я пришла к пониманию того, что хочу записать историю жизни старой Дзико. Дзико была такой мудрой и интересной, и теперь, как я подумаю о том, что провалила свой проект — рассказать ее историю, мне хочется плакать.

Причина, по которой я проводила дни в парке Уэно, затерявшись в вишневом цвету, состояла в том, что Бабетта все еще злилась на меня и, естественно, в школу я не ходила. Я так там и не была с тех пор, как обрила голову и обрела суперпауэр, и, по большей части, я чувствовала по этому поводу только огромное облегчение, но теперь, когда учебный год был практически окончен, мне стало еще и немножечко грустно. Я ходила сдавать вступительные экзамены в старшую школу, как и обещала маме, и с треском их провалила. В ту же минуту, как я села за парту, я поняла, что влипла. В классе, где проводились экзамены, было ужасно жарко, и туда битком набились подростки в форме, и вся эта масса тряслась в мандраже, воняла подростковым потом и полиэстром. В воздухе стояло густое облако феромонов — их практически пощупать можно было, и мои сочные, такие интересные мозги превратились в свинец. Тяжелые, тупые, инертные. Все, чего мне хотелось, — положить голову на парту и заснуть.

Оказалось, добрая часть материала была-таки мне хорошо знакома, особенно раздел по английскому, но на большинство вопросов я даже отвечать не стала. Оценки у меня были такие низкие, до смешного, будто я умственно отсталая или еще что, но я, такая, ну и что, плевать. Сильно меня это не беспокоило, ну, немного только, потому что теперь я знала, что никогда не попаду в старшую школу и не узнаю все те вещи, которые знал мой двоюродный дед Харуки № 1 до того, как умер. То есть, конечно, ты можешь сказать, какой смысл что-то учить, если все равно собираешься покончить с собой, и это правда, но ведь были же люди, и они все равно старались, и в этом есть что-то ужасно благородное.