Рут Озеки - Моя рыба будет жить

Раньше, в Саннивэйле, когда я была ребенком, я никогда не думала о самоубийстве, но когда мы переехали в Токио и папа упал под поезд, я начала постоянно об этом размышлять. Если вдуматься, это логично. Умирать в любом случае придется, так почему бы не покончить с этим сразу?

Сначала это было чем-то вроде умственного упражнения. Как бы я это сделала? Хмм. Дай-ка подумать. Я знаю ребят, которые себя режут, но бритвы — это так неопрятно, и истекать кровью приходится слишком долго. Смерть под поездом тоже не слишком опрятная штука, и какому-нибудь несчастному недотыкомке придется потом убирать за тобой кишки и все остальное, не говоря уж о том, что твоим родным надо будет заплатить штраф. Это будет несправедливо по отношению к маме, она столько работает, чтобы нас содержать.

Таблетки не достать, и потом, как узнаешь, достаточно ли ты принял? Лучше всего найти симпатичное местечко где-нибудь на природе, может, скалу какую-нибудь, и чтобы обрыв был над глубоким ущельем, где никто тебя не найдет и где твое тело просто естественным образом разложится или вороны тебя съедят. Или вот еще лучше — скала, обрывающаяся в море. Да, это то, что нужно. Рядом с тем маленьким пляжиком, где у нас с Дзико был пикник. Я оттуда, наверно, смогу даже видеть ту скамеечку, где мы сидели вместе и ели рисовые колобки и шоколад. С вершины той скалы пляж, наверно, будет казаться совсем маленьким, как песчаный кармашек. Я с нежностью подумаю о Дзико и как она научила меня, что сражаться с волнами бесполезно, и это будет хорошая последняя мысль, когда я спрыгну с края мира и полечу к океану. Это будет все тот же самый огромный Тихий океан, где Номер Один врезался на самолете в авианосец. Это здорово. Моя плоть достанется медузам, а кости упадут на самое дно, и я буду с Харуки навсегда. Он такой умный, нам будет о чем поговорить. Может, он меня даже французскому научит.

11 сентября они были в Дрифтлессе. За несколько дней до этого она читала титульный доклад на конференции по политике питания в университете Висконсина в Мэдисоне, и после конференции они с Оливером поехали навестить друзей — Джона и Лауру, у которых был дом за городом. Дрифтлесс — это сельская местность в юго-западном Висконсине, и Оливер давно хотел побывать в этих местах из-за их уникальной геологии — это было палеозойское плато, каким-то образом избежавшее оледенения. Плато, собственно, получило название из-за отсутствия ледниковых отложений: ила, песка, глины, мелких камешков и валунов, — дрифта, который оставляет обычно после себя отступающий ледник. Его особенно интересовали пещерные системы, исчезающие реки, слепые долины и карстовые воронки — всё характерные приметы местной топографии, но Рут нервничала. Мать ее тогда была еще жива и жила с ними на острове, и хотя Рут договорилась с соседями, что они будут время от времени заходить, приносить еду и проверять, как она там, ей не нравилось оставлять мать одну надолго. Но осень в Висконсине была чудесная, и побыть с друзьями было так хорошо. Они провели долгий, ленивый день в каноэ на Миссисипи, наблюдая, как черепахи принимают солнечные ванны на бревнах, купаясь в золотистых лучах.

На следующее утро они сидели вчетвером вокруг кухонного стола после неторопливого завтрака и с удовольствием пили по второй чашечке кофе, когда вдруг услышали звук мотора соседского пикапа. Джон пошел на улицу поглядеть, что ему нужно. Через пару минут он вернулся; вид у него был серьезный.

— Что-то случилось в Нью-Йорке, — сказал он. На ферме телевизора не было. Он включил радио и поймал NPR как раз в тот момент, когда второй самолет врезался в Северную башню.

Следующий час Рут провела, стоя на садовом столике, там, где на участке была небольшая возвышенность, пытаясь поймать сигнал сотовой связи, позвонить друзьям в Нью-Йорк. Наконец она смогла дозвониться до своего редактора, которая наблюдала за разворачивавшейся катастрофой из окна своей кухни в Бруклине.

Голос редактора прорезался сквозь статику.

— Она падает! — вскрикнула она. — Боже мой, башня падает!

И связь оборвалась.

Они поехали обратно в Мэдисон, включили телевизор и провели остаток дня, наблюдая, как самолеты врезаются в башни и башни падают. Она все думала о маме — как она там, совершенно одна в маленьком домишке в Канаде. Мама ее всегда смотрела новости, пусть даже и не могла вспомнить о событиях предыдущего дня. Рут пыталась звонить, но никто не брал трубку. Мама у нее была практически глухая и не слышала, как звонит телефон.