Рут Озеки - Моя рыба будет жить

10 декабря 1943 года

Дорогая мама!

Три месяца прошло с тех пор, как были приняты «Меры по укреплению внутренней ситуации», принесшие отмену нашей студенческой отсрочки и закрытие философского факультета. Боюсь, юриспруденция тоже пострадала, а также изящная словесность, экономика, да и все прочие. Вот это и произошло. Философия, закон, литература, экономика — все принесено в жертву ради священного дела войны. Великолепно, правда?

Два месяца прошло с помпезного прощального парада у святилища Мейдзи — несчастные марионетки, мы разыгрывали церемонии под холодным, промозглым дождем. Дорогая мама, боюсь, месье Рёскин был неправ: небо действительно плачет, и в жалкой ошибке нет никакой фальши {27} 27 Месье Рёскин — Джон Рёскин, английский писатель, художник и критик, идейно близкий прерафаэлитам. «Жалкая ошибка» — введенный им термин в отношении антропоморфизмов в описаниях природы; Рёскин считал их недопустимыми. Однако полностью цитата звучит так: All violent feelings have the same effect. They produce in us a falseness in all our impressions of external things, which I would generally characterize as the pathetic fallacy. — Насилие в чувствах всегда имеет один и тот же эффект. Его следствие — фальшивые впечатления ото всех внешних вещей, что я в целом характеризую как жалкую ошибку. .

Неделя прошла с тех пор, как я распрощался с Вами, с Суга-чан и Эма-чан и прибыл в бараки воздушной базы ВМФ в Т. Я постараюсь писать побольше о своей жизни здесь, но пока можно только сказать, что, пройдя мимо на улице, Вы бы меня не узнали — настолько я изменился.

2 января 1944 года

Дорогая мама!

Когда я узнал о том, что наши студенческие отсрочки отменены, я понял, что умру, и чувство, охватившее меня после этих новостей, было сродни облегчению. Наконец-то после всех этих долгих месяцев ожидания и неопределенности появилась уверенность, пусть даже уверенность в смерти — это было похоже на восторг! Путь, лежавший передо мной, был ясен, и я мог больше не беспокоиться о метафизических глупостях жизни — самоидентификация, общество, индивидуализм, человеческая воля, — которые в университете так занимали и так туманили мой рассудок. В самом деле, перед лицом неизбежной смерти все эти понятия выглядят несколько тривиальными.

Только когда я увидел Ваши слезы, дорогая мама, я осознал, насколько эгоистичной была моя реакция, но, к несчастью, я был недостаточно зрелым человеком, чтобы исправиться. Вместо этого я потерял терпение — перед Вами. Ваши слезы заставили меня устыдиться. Был бы я настоящим мужчиной, я бы бросился на пол у Ваших ног и благодарил Вас за Ваши слезы и за силу, которую дает мне Ваша любовь. Вместо этого Ваш недостойный сын попросил Вас (боюсь, довольно холодно) перестать плакать и взять себя в руки.

В октябре, во время медицинского осмотра, офицер-вербовщик приказал нам «полностью отключить сердце и разум». Он проинструктировал нас вырезать с корнем всю любовь и оборвать все нити привязанности к семье и родным, потому что теперь мы были солдаты, и наша верность всецело принадлежала Императору и нашей родине, Японии. Помню, я слушал и думал, что никогда не смогу подчиниться этому приказу, но я был неправ. Пытаясь остановить Ваши слезы, я уже выполнил букву приказа, не из патриотической преданности, но из трусости, чтобы не чувствовать боли в собственном сердце, разбивающемся на куски.

С тех пор я не раз уже осознал, что мой восторг был преждевременным и наивным, равно как и эгоистичным. Это чувство, порожденное незнанием, было сродни той пьянящей экзистенциальной эйфории, из которой рождается настоящий героизм или бездумный патриотизм — частые явления во время войны. Последствия и вправду опасные, и мне жаль, что я так заблуждался. Я полон решимости больше этого не допустить.

Поскольку жить мне осталось немного, я также полон решимости не быть трусом. Я буду жить полной жизнью, насколько смогу, и глубоко переживать каждое чувство. Я буду неукоснительно размышлять над собственными мыслями и эмоциями и постараюсь сделаться лучшим человеком, насколько смогу. Я буду продолжать писать и учиться, чтобы, когда придет время умирать, умереть красиво, на пике стремления к благородству и совершенству.

23 февраля 1944 года

Дорогая мама!

Тренировки у нас суровые, а сегодня нашему отряду было оказано особое внимание. Оно носит более личный характер и в то же время нет. Командир нашего отряда — сержант по имени Ф.; он, а также другие старшие офицеры, похоже, особенно благоволят нам, рекрутам-студентам, и специально назначают для нас особые упражнения. Они видят в нас привилегированных бездельников, и, конечно, они правы. По их словам, они нам услугу оказывают, делая из нас военных, и трудно удержаться от смеха, насколько это великолепно! О, мы тут делаемся превосходными солдатами, сомнений нет.