Салман Рушди - Стыд

Искандер принялся беспрерывно жевать бетель, нарочно сплевывая жвачку на дорогие ковры — настолько ярость возобладала над природной утонченностью и изысканностью. Зубы болели все больше, во рту — мерзкий привкус; немудрено, что и исторгавшиеся слова тоже оказывались мерзкими. Реза Хайдар никак не ожидал такого приема. Сам он появился на пороге искандеровой комнаты с миротворческой улыбкой, но не успел закрыть за собой дверь, как на него посыпалась ругань. Полковник Шуджа клялся, что из замочной скважины валил голубой дым (а нет дыма без огня!), словно в комнате курилось сразу четыреста двадцать «гаван».

Полтора часа без перерыва поносил Искандер Хараппа Резу: обозвал растлителем бабушкиной любимой суки-дворняжки; обвинил в том, что генерал по дешевке продавал своих дочек всяким выродкам-сутенерам; заявил, что такому поноснику-прелюбодею, как Реза, и на Коран насрать. И раньше Искандер славился необъятным запасом богохульств и оскорблений, сейчас же, из-за страданий по сигаре, брань его приобрела неслыханную даже в загульной молодости, разящую насмерть злопамятность.

Когда он замолк, стены от пола до потолка оказались заплеванными бетелем, на шторы было страшно смотреть, будто на них изошло кровью целое стадо зверей или птиц: то ли индюшки, то ли козы бились здесь в предсмертных судорогах, а из располосованных шей била кровь. И Реза Хайдар вышел, заплеванный кроваво-красным соком, с одежды и даже с усов капало, равно и с трясущихся рук, будто генерал только что вымыл их в искандеровой крови. Лицо у него было белее бумаги.

На обратном пути он не проронил ни слова. Машина остановилась около резиденции главнокомандующего, и только тогда Реза походя заметил:

— До меня, полковник, доходят страшные слухи о правлении господина Хараппы. Отпускать его никак нельзя. Он представляет угрозу для страны.

Через два дня Тальвар уль-Хак под присягой показал, что Искандер Хараппа причастен к подготовке убийства своего двоюродного брата, Миира-Меньшого. Читая обвинение, полковник Шуджа с удивлением думал: «Ишь, чем за сквернословие расплачиваться выходит».

В те дни дом военного диктатора напоминал скорее сиротский приют, нежели средоточие государственной власти. И все из-за Благовесточки: как из рога изобилия исторгались из ее чрева все новые и новые дети. Двадцать семь пострелят от одного до шести лет исправно рыгали, пускали слюнки, ползали, рисовали цветными карандашами на стенах, играли кубиками, плакали, разливали сок, засыпали, падали с лестниц, разбивали вазы, ревмя ревели, смеялись, пели, плясали, прыгали, писали в пеленки и штанишки, требовали ласки, понемногу усваивали грязные словечки, лягали своих нянек, ни в какую не хотели чистить зубы, дергали за бороду боголюбивого наставника, обучавшего письму и законам Корана, рвали шторы, пачкали диваны, исчезали из-под надзора старших, возвращались в ссадинах и царапинах, противились уколам и прививкам, выпрашивали себе в игрушки всякую живность, которая им быстро надоедала, таскали маленькие радиоприемники, врывались на правительственные заседания, нередкие в этом воистину сумасшедшем доме. А Благовесточка тем временем снова затяжелела, живот у нее раздуло так, точно она проглотила кита. Все чувствовали жуткую предрешенность: на этот раз родится, не иначе, восьмеро, и на будущий год — девятеро, а потом — целый десяток. Так что к тридцати годам у Благовесточки окажется по меньшей мере семьдесят семь детей. Но это, увы, еще не самое страшное. Возможно, не будь Реза и Тальвар так заняты, они б смекнули: Навеид способна не только рожать.

Впрочем, предупредить печальный конец было уже, скорее всего, невозможно: под натиском целого сонмища ее орущих и галдящих потомков нервы у обитателей дома расстроились вконец.

Теперь о Тальвар уль-Хаке. Двусмысленность и неопределенность положения удавкой сдавила недвижную шею бывшего главы службы безопасности. С одной стороны, он — зять Хайдара, с другой — правая рука Искандера Хараппы. После свержения Председателя Реза Хайдар подвергся немалому давлению. Служба безопасности отнюдь не пользовалась народной любовью, и Резе пришлось ее распустить. Но кое-кто жаждал крови Тальвара. В этот критический момент бывший игрок в поло и решил доказать, что верен своей клятве — быть примерным зятем — до последней буковки. Он передал Резе Хайдару втайне заведенное дело об убийстве Миира Хараппы. Из подробнейшего описания следовало, что убийство совершил Гарун Хараппа из давней ненависти к отцу. И за всей этой весьма некрасивой историей злым гением маячил не кто иной, как председатель Народного фронта, якобы терпеливо ожидавший часа отмщения, ведь некогда он произнес: «Жизнь долга!»