Ричард Форд - Трудно быть хорошим

К сожалению, моя дочь не очень-то принимает во внимание соображения безопасности. Пока мы стоим у обочины дороги, ожидая автобус, она ни разу даже не взглянет на меня — понятно, ситуация по-прежнему напряженная.

— Ну что, дурачушка? Завтрак, надеюсь, тебе понравился? — наконец, хмыкает она.

— Ничего.

— Фу, блевотина!

Кинулся к ней, но она завизжала и увернулась. А я опять неуклюже извинился. Объяснил ей, что слишком велико напряжение. Мало сплю. Столько на уме…

— Ям? — спрашивает она.

— Да, ям.

Мелинда взглянула на меня рассудительно, словно примериваясь.

— Господи, не надоело тебе чудачить? Неужели трудно перестать? Трудно?

— Трудно иногда.

— Бумагу жевать?

— Ага.

— Знаешь, что мама говорит? Что ты больной. Что у тебя нервное расстройство. И еще кое-что.

— Ерунда.

— Но она так говорит.

— Неправда, доченька. Ложь!

— Да, но… — Голос Мелинды дрожит. Она прикусывает нижнюю губу, больно, наверно, губа белеет. — …Но ты всегда так суетишься, нервничаешь. Вот как сейчас. И мне из-за этого кажется, что… Ты знаешь, что еще мама говорит?

— Могу себе представить.

— Она говорит, что если ты не перестанешь рыть эту яму, то мы, говорит, должны будем уехать.

— Уехать? Куда?

— Не знаю. Вообще уехать. Так она сказала. На полном серьезе. То стихотворение, которое ты съел, тоже было про это.

Я киваю:

— Ну об этом не волнуйся. Сейчас у нас с мамой проблемы с общением — не можем пробиться друг к другу. Ну словно звонишь по телефону, а никто не отвечает. Понимаешь? Как будто занято все время. Но мы все уладим. Обещаю.

— Честно?

— Честное слово.

Школьный автобус уже пылит по дороге, и Мелинда великодушно подставляет мне щеку. Целую ее и провожаю взглядом отъезжающий автобус. Эффектная девчонка. Изящная и красивая, вся в мать. Такая белокурая, аж глазам больно. Я люблю ее. Почему же я не могу поставить перед собой цель — спасти шкуры двух таких привлекательных блондинок? Сохранить целой нашу ядерную семью?

Распад?

Не бери в голову.

Копай.

Не отступлю. Целый день рыл яму. Весь в поту и в мозолях, спину не разогнуть, руки как ватные, но чувствую, как во мне поднимается сладкая истома. Я обязан исполнить свой долг. Долгие годы я загонял страх в себя, и вот, наконец, появилась возможность проявить лучшие качества отважного бойца. Состояние необычайное: напряжение превращается в упорство, беспокойство — в действие, страх — в непоколебимую стойкость солдата. Мне нравится ощущать в руках тяжесть лопаты, слышать, как она звенит о скальный грунт, видеть, как она высекает искры из камней.

Потом я снаряжаю динамит.

Я знаю, что делаю, уж поверьте — меня учил Олли Уинклер, а он в этом деле профессионал. Связываю два динамитных патрона, вставляю запал и, отжав подрывной капсюль, прячусь за сарай. Вспоминаю Олли с его «Бомбами за мир» и с криком «Огонь!» нажимаю на желтую кнопку. Раздается глухой взрыв, на кухне дребезжат стекла. Бобби выходит во двор и стоит, загадочно улыбаясь. Молчит. Потом покачивает головой — вот и вся реакция. Пыльное облако от взрыва висит над двором, который напоминает теперь поле боя, и мы с женой смотрим друг на друга словно с разных его концов — не враги, но и не союзники. Бобби — само презрение, а я улыбаюсь и отмахиваюсь от пыли. Представление окончено. Бобби уходит в дом, а я отправляюсь копать.

Динамит — вот что ее беспокоит. Она думает, что я ошибусь в расчетах. Бред, конечно, но она боится, что я взорву этот чертов дом или пораню кого-нибудь. Она думает, что это опасно. А что же тогда говорить о плутонии? А если, не дай бог, БОМБА? Стекло, видите ли, дребезжит! Ошибка в расчете? Я ей устрою ошибку. Я покажу ей двести миллионов трупов. Лейкемия, голод, и никогошеньки вокруг, кто бы оценил ее чертовы шедевры рифмоплетства. Пусть посмотрит на свою облысевшую дочку. Черт побери, где ее воображение, в конце концов?

На фиг! Лучше копай.

Лом, кирка и заступ. Система блоков для подъема вынутого грунта.

Я все еще работаю, когда Мелинда возвращается из школы. Разгибаюсь, улыбаюсь ей из ямы: «Привет!» Мелинда не отвечает. Поддев ногой ком грязи, сбрасывает его на меня, и, обозвав чокнутым, улепетывает к дому.

Держу себя в руках и не позволяю себе срываться. Когда спускаются сумерки, зажигаю новогоднюю гирлянду. Ужин? Стараюсь о нем не думать; напеваю себе под нос песенку, продолжая работать с решительностью человека, занятого важнейшим делом. Это не одержимость и не навязчивая идея. Это мое обязательство. Учет реальных обстоятельств. Я — против черно-белой действительности.