Дина Рубина - Синдикат

В конце концов кто-то вызвал хозяина этого учреждения, сухонького щуплого господина с дальневосточной внешностью, который пытался урезонить Яшу, а тот хохотал и вопил что-то несусветное:

— Господин Ку-Ли?! Ку-Ли вы приползли?! Моссад башляет за все чистоганом!!!

И вот тут как раз из «Лицея», в котором они обедали, явились, наконец, Клавдий с председателем Ревизионной комиссии Центрального Синдиката. Яша в этот момент водружал на голову брыкающегося Ку-Ли какую-то деталь декораций… Картина была эпическая… Хорошо, что Корш догадался врубить «Атикву», — и, как ни странно, это Яшу угомонило: он вытянулся и застыл на сцене, задумчиво качаясь под звуки нашего торжественного и, — положа руку на сердце, — довольно заунывного гимна… А внизу, под сценой, так же вытянувшись, стояли все мы во главе с председателем Ревизионной комиссии.

Словом, конфуз! Но, как выясняется, конфузом это считаем только мы, взрослые… Дети смотрят на это совершенно иначе.

— Вот везет соколихам! — говорит моя дочь, — какой отец у них — классный, крутой мужик! И Корш постарался, и «Атиква» была… Побольше бы таких тусовок!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я сидела на скамейке рядом со старой суровой латышкой в великолепном ухоженном парке недалеко от Рижской Оперы… Накануне вечером я выступила в большом и необжитом еще здании, возвращенном недавно еврейской общине Латвии, а сегодня утром меня и еще одного залетного израильтянина по имени Эфраим повез на экскурсию к очередной их, рижской, Яме редактор местной еврейской газеты. Мемориал находился недалеко от шоссе, давно уже в черте города… Редактор с гордостью рассказывал, что немцы оплатили строительство мемориала полностью… А скульптор и архитектор — наши, ребята талантливые, за идею взяли образ старинного еврейского кладбища в Праге: из черной земли вкривь-вкось торчат камни, словно пропоровшие почву…

Мы с Эфраимом — пожилым седым человеком в очках — стояли на дорожке меж двумя большими безымянными участками, засеянными камнями, молча слушали и кивали… Я, как обычно, ничего не чувствовала, хотя знала, как долго и болезненно потом этот сильный наркоз будет отходить.

По обратному пути, — мы сидели рядом на заднем сиденье минибуса, — Эфраим тихо сказал мне:

— …Мой русский не очень, да?

Я улыбнулась и ответила на иврите:

— Какая разница?

— В последний раз я говорил на нем шестьдесят лет назад, — сказал он, — в этом самом лесу, по дороге на расстрел…

Я отшатнулась, взглянула на него: поджарый, в веселом синем свитерке, — он выглядел моложе своих лет…

— Не надо ему говорить, — тихо сказал он на иврите, глазами указывая на редактора, сидящего впереди.

— Господи! — ахнула я, — зачем же ты согласился ехать сюда… и стоял, и смотрел?..

— Не люблю обижать людей, — он улыбнулся, — к тому же где-то там лежит моя сестра…

Я больше не спрашивала его ни о чем, почуяв, что он, как и я, не в состоянии много говорить на эти темы, и мы молчали до самой гостиницы…

…Старая латышка поднялась со скамейки, сурово и неприступно пошла по дорожке прочь строевым твердым шагом, кренясь вправо, делая отмашку правой рукой, сжатой в кулак…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл riga

«…с Ригой меня связывает узкий, но с сильным течением, пролив подростковой памяти… Хотя событийно — ничего особенного… Просто, в год знаменитого ташкентского землетрясения Союз художников Узбекистана вывез три десятка своих детей на Рижское взморье, подальше от глубинных толчков, от дребезжания растрескавшейся почвы, от ходуном ходивших зданий, деревьев, камней…

В то лето мне было почти тринадцать, и землетрясение совпало с собственным землетрясением моего подросткового тела, с гормональным взрывом в недрах организма, с перекройкой всего существа: содроганием покровов, — образованием холмов, прорастанием почвы… с мгновенным жаром и холодом лица, испариной ладоней и подмышек, с едким потом и ознобом спины… С муками и корчами характера…

В то лето меня и закружили эти сосны на дюнах, и шпили старой Риги, и «Реквием» Моцарта в Домском соборе, на всем протяжении которого я немилосердно скучала и о котором вспоминаю всю жизнь… В то длинное лето я успела впервые влюбиться в мальчика и разлюбить его на пляже за слишком широкие и цветастые трусы… словом, в то длинное лето я и была навеки ужалена Европой, за которой теперь пускаюсь гоняться при первой же возможности, о которой всегда тоскую и которая, по-видимому, останется для меня недосягаемой, — для меня, девочки из азиатской провинции…