Халльгрим Хельгасон - Женщина при 1000 °С

Папа: «Это просто значит, что Исландия, которая под Данией, которая теперь под Германией, занята англичанами».

Мама: «А побольше государств над нами поставить не надо?»

Папа склонил голову и стал смотреть на собственный узконосый ботинок, легонько пинающий дверной косяк. Это я вижу сейчас, а в свое время я отвернулась от него, сидя за кухонным столом напротив раскрытого окна и корпя над рисунком.

Папа: «Мы просто разменная монета в мировом кармане, засаленная тысячей рук. Вчера – датская, сегодня – немецкая, завтра – английская. У нас ничего нет, мы – никто, и ничего не можем поделать. Für immer und ewig kaputt [75]».

Мама ( задумчиво ): «Но у нас всегда есть весна. Она-то всегда исландская.»

Так иногда говорили в Исландии до войны, и неясно: то ли люди нахватались таких фраз из книг Лакснесса, то ли он ухватил фразу из живой речи и поместил в книгу. Она засмеялась странным смехом, произнеся эту реплику, одновременно печальную и правдивую.

Островитянке в ту пору было 36 лет, на ее лице жизнь оставила трещинки, а вокруг талии у нее появились годовые кольца. Она вознеслась на 133 ступеньки вверх: от маслобойки в островном исландском сарае – на ганзейский петушиный насест с видом на воюющий континент.

В этот день, десятый день мая 1940-го года, немецкая армия стояла на востоке – возле русских границ, на севере – у Полярного круга, буквально вчера начала вторжение в Нидерланды, а месяц спустя должна была проехать под Триумфальной аркой в Париже. На юге вот-вот должен был появиться Муссолини. Четырехлапая свастика простиралась все шире, и вскоре усы Хьяльти обещали накрыть всю Европу.

Я изо всех сил старалась выжать из огрызка немецкого карандаша исландскую горную синеву, а если бы я сосредоточилась еще больше, то могла бы услышать сквозь открытое окно тихий грохот танков возле раскрашенного карандашом горизонта. У городской черты стояли старинные ворота с башенками, Хольстентор, воздвигнутые средневековыми мужчинами для защиты и для красоты, но сейчас они стали наибесполезнейшим сооружением, не более чем усладой для взора; и сейчас мне вдруг кажется, мне, лежащей тут в гараже на склоне своей стремительной жизни, что мировая история – один сплошной гремучезмееподобный бредоворот , не имеющий ни капельки общего с жизнью , одна огромная мания мужества , которую женщинам во все века приходилось лишь безропотно терпеть. Вот если бы была Адольфина Гитлер, из нее бы получилась чудесная сестра милосердия.

Я снова подняла глаза и выглянула в окно, устремила очи детской памяти на покрытые патиной средневековые фаллосы и тотчас услышала внизу в переулке эрегированное приветствие: «Хайль Гитлер!» «Хайль Гитлер!» – раздалось в ответ. Там, где глупости отдаются эхом, ум ходит по стеночке.

Но что я тогда понимала во всем этом бряцании лат? Конечно же, очень мало. Для меня Германия была просто интересным краем: флаг красивый, девушки-миляги, мужчины-трудяги… И очи детского сознания не могли сложить вместе две башни и получить в итоге четырехконечное отупение. Чтобы постичь жизнь, требуется целая жизнь. Пока мы есть, мы так глупы, а когда мы уже «были», мы становимся чуть-чуть умнее.

Поэтому я обращаюсь к своим сестрам по полу с наставлением: тотчас бежать запасаться теплыми покрывалами и тушенкой, как только услышим от мужчин фразу «Мы живем в исторические времена».

Но разговор родителей не закончился.

Мама снова спросила: «А что это значит, если нас захватили англичане?»

Папа: «Это значит, что наша страна оказалась не с той стороны».

Мама: «Но Ханси… (Вздох, новая попытка.) Ты… ты в это веришь?»

В нашей маленькой кухне воцарилось молчание. Часы на колокольне церкви Иакова отбили восемь ударов, небеса подернулись синими сумерками. Наконец папа ответил, тихо и без фанатизма, задумчиво глядя на потолок – на незажженную голую лампочку в патроне.

Папа: «Да».

Мама: «А ты уверен? Уверен, что…»

Ханс Хенрик вышел из дверного проема и шагнул в кухню, оперся обеими руками на лавку, низко склонил голову и сказал, обращаясь сперва к лавке, потом к стене, и под конец, глядя в собственную грудь.

Папа: «Национал-социализм – это хорошее направление. Это направление единения и поддержки. Здесь все как один работают, чтобы поднять целую страну, целую нацию, а скоро и целый континент. Это направление старания и сотрудничества, возрождения и будущего, прямая противоположность коммунизму, который предлагает только нужду и разруху, революции и кровопролитие. А здесь дела идут в гору, и скоро у всех будет работа».