Валерий Залотуха - Свечка. Том 1

Но не тот малозначительный случай заставил о. Мартирия так жестко формулировать свою позицию в вопросе однополой любви, а его уединенные глубокие на эту тему размышления. Противоестественная эта любовь представлялась ему победой немощи над силой, за чем неминуемо последует страшная расплата. Как воевавшие, пережившие войну люди больше всего войны боятся, верующие по-настоящему больше всего боятся страшного суда, быть может, пережив его в своих молитвах, а о. Мартирий – человек истово, бескомпромиссно верующий, молился яро и самоистребительно. Ненавидя содомитов и борясь с ними, как казалось о. Мартирию, он тем самым хотя бы на мгновение оттягивал срок всеобщей человеческой за свои грехи расплаты.

Однако вернемся к прискорбному случаю с о. Иосафом.

Услышав от о. Мартирия о его ненависти, о. Афанасий-старый, тайно принявший монашеский постриг еще в советские времена, когда работал директором банно-прачечного комбината, человек исключительной чистоты и нравственности, который, если бы мог, сам поступил бы так же, тяжело и протяжно вздохнул.

– Жалею я тебя, плохо тебе здесь без меня будет, – сказал он и торопливо ушел, с трудом скрывая слезы.

О. Мартирий не понял тогда смысла сказанного, но когда в монастыре появилась епархиальная комиссия, возглавляемая все тем же о. Иосафом, подивился прозорливости настоятеля. Комиссия нашла такие финансовые нарушения, что о. Афанасий не мог больше оставаться на своем посту и был отправлен с глаз долой, как он сам говорил, в «поганую американщину». О. Мартирия старый о. Афанасий отстоял, дав наказ своему приемнику, новому Афанасию, беречь в лице о. Мартирия силу, что тот, пока мог, делал.

Но все равно – после памятного полета о. Иосафа на всем монастыре лежала теперь тень, и все знали, чья это тень…

Много можно еще рассказать о жизни, необычных поступках и своеобразных взглядах о. Мартирия, но, как говорится, пора и честь знать.

Да и что мы всё: о. Мартирий да о. Мартирий?

И ему – мир, и ему – война, и личная жизнь ему же, а что же о. Мардарий?

Помнится, обиженные считали о. Мардария довеском, полагая, что основной частью самого зловредного для их жизни человеческого продукта является все тот же о. Мартирий. Но данное утверждение, как, впрочем, и все остальные утверждения обиженных, глубоко ошибочно, и доказать это можно легко – на знакомом, из детства памятном всем примере. Что мы делали, купив в магазине кусок колбасы с довеском? Правильно – съедали его первым, едва выйдя на улицу. (А некоторые, признаюсь, и сейчас так делают.) Но если о. Мардарий – довесок, почему же мы его первым делом не «съели», то есть не описали на скорую руку его незамысловатую жизнь, чтобы потом с чувством, с толком, с расстановкой приняться за «основной продукт»? Что-то тут не то, да и понятно что: о. Мардарий никакой не довесок, он – фигура самостоятельная, и еще какая самостоятельная.

По натуре своей лидер, пассионарий, да что там – революционер, толстяк добровольно пребывал в тени своего старшего во Христе брата, и это был его выбор, сделанный не ради жизненных удобств и личной безопасности (какие удобства в монастыре мы знаем, и о какой безопасности можно говорить, если только за одну дорогу в зону их мотоцикл дважды перекувырнулся?), – а по зову сердца, и мы еще увидим правоту его сердечного выбора.

Да что там – не будь о. Мардария, такого, какой он есть, не было бы и о. Мартирия, такого, каким он стал, ибо влияние о. Мардария на о. Мартирия воистину огромно, хотя со стороны и незаметно.

Но скажем сразу: в отличие от отца Мартирия никакого конфликта с миром у этого патологического добряка и толстяка нет, самые близкие и понятные ему войны – иудейские, две тысячи лет назад описанные Иосифом Флавием, и никакой особой личной жизни за ним не числится – какая личная жизнь может быть у девственника?

Тогда, спросите вы, откуда такое огромное его влияние на о. Мартирия и в чем оно заключается?

Отвечаем: оттуда, откуда все мы родом – из детства, а заключается оно в том, что верил о. Мардарий так, как о. Мартирий даже не мечтал верить.

С молоком матери о. Мардарий впитал то, что о. Мартирий по капле выцеживал из жизни, уже будучи взрослым дядькой. При этом сам о. Мардарий говорил о своей вере с ироничным небрежением: «Да какая вера-нат, одна наследственная привычка-нат», и, слыша эти слова, о. Мартирий испытывал совершенно не свойственное ему чувство зависти.

Однако, чтобы все это понять, нам придется начать наш новый рассказ с детства о. Мардария, присовокупив к нему отрочество и юность, пробежав при этом по некоторым ветвям его древнего рода, корни которого глубоки, а крона обширна, и все это мы надеемся вместить в одну главу под лаконичным названием «О. Мардарий» (хотя и с подзаголовками), потому как сам он, несмотря на свою тучность и связанную с этим телесную зыбкость, физическую и душевную избыточность, – фигура на удивление цельная и нераздельная…