Валерий Залотуха - Свечка. Том 1

Утром, когда гостиница наконец заснула, а милиционеры и жених ушли, Эсфирь сняла со своей груди маленький золотой крестик на тонкой золотой цепочке. Он лежал между ее крошечных твердых грудей с черными сосками, а едва поместившись на бычьей шее Сергея, оказался прямо под адамовым яблоком.

– Носи, – сказала Эсфирь и улыбнулась.

– А ты? – спросил Сергей.

– А мне нельзя.

– Почему?

– Потому что я еврейка…

Сергей удивился и обрадовался. Он слышал слов «еврей», знал, что есть такие люди – евреи, но никогда их не видел. Видимо прочитав это в его взгляде, Эсфирь засмеялась, а Сергей не понял почему и смутился.

– Что, разве евреям нельзя крестик носить? – спросил он.

– Нельзя, – кивнула она, хмурясь.

– Почему?

– Потому что мы Его распяли, – ответила она, хмурясь.

– Кого? – теряясь, спросил Сергей.

Она улыбнулась и, поцеловав его в лоб, проговорила:

– Ты и этого не знаешь? Какой же ты счастливый!

…Когда после рассказа о своей несчастной немецкой любви дядя Петя наконец успокоился, Сергей попросил его себя развязать, что и было исполнено. Вечером они сели вчетвером за стол, и Сергей сделал вид, что простил родителям их предательство. Дождавшись, когда отец с матерью уснут, он ушел из дома, как думал – навсегда.

Добравшись на попутках до областного центра и найдя гостиницу, Сергей не обнаружил там Эсфирь – несколькими часами ранее она уехала в Москву. В кургузом, перешитом из отцовского, пальто, без копейки денег, Сергей двинулся вслед за своей любовью, и с опозданием в один день тот же самый путь проделали отец с дядей Петей.

Мать все это время сидела у окна, плача.

Они вернулись через пять дней втроем – целые и невредимые, но здорово пьяные, особенно Сергей, и, видя его такого желанного и впервые пьяного, мать то начинала смеяться, то снова плакала.

– Напоили парня, дураки старые! – ругалась она на мужа и брата, а те горделиво оправдывались.

– Если б мы его не напоили, мы б его сюда не привезли!

Это было не совсем правдой. Сергей напился сам, увидев издалека свою Эсфирь в наряде невесты, а рядом завтруппы в качестве жениха. А дядя Петя с отцом в поисках Сергея даже оказались на той свадьбе, и дядя Петя сплясал там под общий смех барыню.

– Где мы только в этой Москве не были, чего только не видели, – рассказывал дядя Петя сестре, глядя на спящих на диване валетом сына и отца, и, попросив налить напоследок стаканчик, признался полушепотом: – Даже с евреем поцеловался! – после чего сплюнул и вытер рукавом рот.

Такой была первая и, как потом выяснилось, главная в жизни Сергея Коромыслова любовь. Теперь, когда мы узнали о ней, для нас кое-что прояснилось в многосложном характере о. Мартирия, и в частности – его нетипичная для русского монаха позиция в еврейском вопросе, который можно, наконец, в этой истории закрыть.

Как уже говорилось, будущий о. Мартирий был женат и имел ребенка, правда, неродного. Жену звали Алена, она была дочерью известного советского писателя, гордилась отцом и заставляла гордиться им своего мужа. Сергей заставлял себя это делать, но у него плохо получалось. Писатель относился к зятю с насмешливым любопытством и встречал всегда одними и теми же словами «Ой ты, гой еси, добрый молодец» с ироничной, если не сказать презрительной интонацией. Впрочем, встречались они редко – писатель был большим писательским начальником, не то что на зятя, на дочь времени не хватало.

Сергей старательно прочитал все романы своего тестя. В них всё было хорошо и все были хорошие. Сергей встречал в своей жизни много хороших людей, но те были живые, настоящие, а эти – словно из жеваной бумаги слепленные. В каждом романе они боролись за советскую власть и побеждали, причем уже с первого абзаца было ясно – победят. Тесть был крупный, громкий, деятельный, но за всем этим чувствовались внутреннее безразличие и усталость. Нужно было в жизни обязательно успевать, и он успевал, но давалось это нелегко, особенно в последнее время.

Между прочим, это он приехал просить благословения на написание романа о возрождении православия в новой демократической России и, что интересно, не узнал в монахе своего бывшего зятя, а не получив желанного, такую потом кляузу в патриархию настрочил, что у настоятеля вновь были из-за о. Мартирия неприятности. А роман свой он все-таки написал и опубликовал – то ли «Возрождение» называется, то ли «Восхождение», то ли «Воскресение», нет, не «Воскресение», конечно же…