Мария Голованивская - Пангея

Нур вытащила из волос василек, который воткнула утром, сорвав его в саду, и протянула ей.

Смерть улыбнулась ей еще раз. Взяла цветок. Вздохнула.

— Тебе вон туда, — указала она сломанным посиневшим пальцем на темнеющий восток, — там то, что ты ищешь.

Погребальные костры на площадях горели все сильнее, люди Тамерлана стаскивали китобойными баграми тела к кострам, черный дым которых делал небо над столицей Пангеи непроницаемо черным.

Утром она говорила с Платоном, укрывшимся за городом вместе со своими товарищами, — Рахиль успела предупредить об угрозе, хотя, с ее точки зрения, она и была эфемерной: ничего тогда не решили, но в смутные моменты всегда найдется безумец, который рванет чеку. Может быть, яд кинул кто-то из охранников складов, подкупленный Тамерланом, а может, и вышла сатанинская случайность, да мало ли их было! Какой-нибудь бедолага из знавших поругался утром с женой, пришел на работу и махнул из склянки — да гори оно все синим пламенем! А потом небось и себя порешил, зачерпнул, отхлебнул. Обычное это дело: слабая власть и смута рождают случайности, а они уже в свою очередь — большую трагедию.

Без труда захватившие город тамерлановцы действовали слаженно, весело, но работа им предстояла гигантская — убрать все эти разлагающиеся тела на таком солнцепеке было делом не одного дня. Те, кто не подтаскивал тела крюками, рассыпали из ведер хлорку, другие ходили по домам, искали выживших, позировали под объективами редких фотокамер со спасенными детишками на руках — с каждой минутой камер становилось все больше и больше, привезли воду в цистернах, подогнали грузовики, чтобы начать вывозить из зоны бедствия оставшихся в живых. Они спасали город, эти бородачи, они давали людям лекарства и воду, они казались ангелами в этом свете погребальных костров, и испуганные, еле живые люди с остановившимися от ужаса глазами, целовали им руки, плакали, прижимаясь к их промасленным, пахнущим смертью курткам с полумесяцами на рукавах.

Вечером началась поминальная служба, а наутро мусульманские женщины начали уборку в опустевших квартирах: живых вывезли из города, мертвых стащили на площади, настало время вымыть полы.

Тамерлан с небольшим отрядом лично арестовал Клавдию и ее приспешников, яростно отрицавших связь с произошедшим. Арестованы были также и все, кто работал в водоканале, но казней Тамерлан не назначил: кого удивишь казнью отдельных прохвостов, когда только что были казнены миллионы людей? Он был великодушен. Он вдел в петлицу цветок. Он сел на коня.

Нур, оставив свое тело собакам, только после захода солнца, такого же черного, как и небеса, нашла крошечную тропинку, ведущую за горизонт. Она образовалась из скрутившегося в один зловещий хвост дыма погребальных костров. Она разбежалась, помолилась, памятуя тетушкины наставления, и с третьего раза сумела-таки вскочить на этот черно-серый хвост, повторив хорошо известное всем серфингистам движение. Дым поднял ее к небесам, и она оказалась там, где толпились души умерших, изнемогающие от ожидания приема у Петра и Павла, которому никогда не суждено было больше случиться.

Нур не знала, куда идти, но заторопилась в сторону почерневшего востока, солнце оттуда ушло давно, и темный горизонт освещался только вспышками фейерверков, праздничных костров, она ясно различала смех и даже гогот, крикливую музыку, мощное снование теней, ангелов, мелких бесов и даже апостолов, предававшихся празднеству. Одни праздновали победу сатаны, другие — непобедимость Господню: каждый в этом празднике находил свое утешение и раскрепощение духа — и Нур заспешила напрямик к ним, вдоль реки, соединяющей горизонты через самую сердцевину неба. Алчная эта река была теперь спокойна, лениво несла свои прозрачные воды от одной крайности к другой, местами вода делалась синей, местами отливала серебром, сверкая в лунном свете, словно лезвие дамасского клинка. То, что сбор здесь большой, Нур поняла не только по скоплению гостей, не только по праздничным одеяниям стражников, но и по сатанинскому шатру, который сиял в отдалении всеми огнями, и сквозь полупрозрачные его стены издали виднелись переливающиеся кольца сатанинского тела, уложенные в расслаблении вокруг волшебного костра, пылавшего посредине. Сатана остался один. Он отдыхал.

Она искала Господа.

Из доносившихся обрывков фраз она понимала, что он здесь, или был здесь, но спрашивать напрямую она не решалась: а вдруг прогонят, и тогда можно будет только уйти вслед за Петром и Павлом на запад, туда, где заходит солнце, к чужим берегам, где птицы поют на совсем чужом языке.