Мария Голованивская - Пангея

С той поездки в пустыню он очень изменился. Волосы как будто посветлели. Одет просто: джинсы, вязаный свитер с высоким горлом, куртка и лисья шапка. Приехал за рулем сам, бросил машину у входа на выставку, некогда пышно демонстрировавшую великолепие Лотовой эпохи.

Он заговорил просто, улыбнулся, сам протянул руку.

Конон тоже понравился ему (о прошлом опыте он так и не вспомнил): взгляд цепкий, любознательный, тоже в джинсах, хотя и миллиардер, мог бы шикануть или часами, или тростью, уж Платон-то насмотрелся на этих деланых богачей.

— Вы совсем меня не помните? — вежливо спросил Конон. — Пять лет назад, в пустыне, вы еще были одеты принцем и носили накидку с соболями в пятидесятиградусную жару.

— Не-а, — ответил, как обычно, с набитым ртом Платон. — Но сам фестиваль помню. Отчаянное действо! Такое нереальное, душа уносится в небеса.

— Мне тоже там нравилось! Эти перформансы и постановки, а потом… Помните, как все ползали перед отъездом на карачках, собирали фантики, банки, бутылки? Лозунг помните? «Пришел в пустыню — пустыню и оставь». Чистота и пустота.

— Правда, настоящий фан? — подыграл ему Платон. — За собой надо убирать.

Потом они обсудили погоду и природу: вот ведь Божье проклятие, темень одна в Пангее, больше чем полгода темень и дождь. Морозы на фоне слякоти выглядят царственно, лихое это дело морозы!

То, как ладно они говорили, то, как приятно им было соглашаться, то, как один продолжал мысль другого, ясно означало — общего пути у них нет, нет контрапункта, из которого родится энергия. Слишком уж все елейно, ровненько, слишком за упокой. Развлекаться — вот что они могли бы делать вместе, но никак не государственный переворот.

— Вместо отца пойдете? — уклончиво спросил Конон-младший.

Платон пожал плечами.

Перед тем как уже разъехаться, у машины, Конон сказал Патону:

— Я дам денег. Сколько надо. Передайте мне, когда нужно и куда отправить. Передайте с кем хотите, только чтобы я понял, что это сигнал от вас, а не обманка. Платон показал ему жест рукой, кружок, соединив указательный и большой пальцы.

— Не сомневайтесь, — сказал он.

Двинулся к своей машине, но вдруг резко развернулся:

— Может, лучше просто будем дружить? Без всего вот этого?

Встреча с Константином прошла иначе. Тот принимал его как вассала. Выслушал снисходительно, кивнул головой. Конон сказал ему, что хочет участвовать, что рожден участвовать, что у него есть идеи, силы, деньги, наконец. Константин хихикнул:

— Каждый теперь грезит о служении. Зажрались! Думают, служить увлекательно! Думают, что это аттракцион!

Он гневно сверкнул глазами:

— Ты что умеешь-то, служака?

У Конона защипало в носу. Он почувствовал, что кто-то сильный взял его и вертит в воздухе, как ватную куклу. Ему почему-то захотелось извиниться, но Константин смягчился:

— Ладно, будет. Заходи. У нас ведь какая компания: вход рубль, выход — два. Не пугает? А куда тебя, молодца, приставить, мы найдем, уж доверься.

Все было решено за пять минут окончательно и бесповоротно. Так же, как и во время разговора Конона и Аяны. Сразу видно, кто есть кто. Так бывает, когда образуется настоящий жесткий союз.

Гроза — одно из самых опасных для человека природных явлений. Грозовые облака проходят три стадии в своем развитии, в точности как нарыв, из которого вместо гноя вырывается электричество. Первая — стадия кучевых облаков, каждый видел их на небе. На второй стадии кучевые облака превращались в зрелое грозовое облако, а потом — бах! — стадия распада. Самое важное здесь кроется в том, что энергия, которая приводит в действие грозу, спрятана в скрытой теплоте. Она возникает от грозовых капель, которые летают, конденсируются, а потом льются на голову. Обычая гроза вываливает на наши головы порядка ста миллионов киловатт-часов, но бывают грозы и похуже. Некоторые боятся грозы, а некоторые ею восхищаются, особенно те, на чьих глазах никогда молния не убивала человека.

Яков, сын Клары, ехал в комфортабельном быстром поезде в Северную столицу, немного сонный, несмотря на ранний еще вечер, потому что представительство знаменитой автомобильной корпорации со штаб-квартирой в Москве, которое он возглавлял уже несколько лет, обязано было вмешаться в начинающиеся забастовки на трех крупных питерских заводах. Он шаг за шагом восходил по служебной лестнице, меняя квартиры, машины и костюмы на все большие и все более дорогие. Он отнюдь не был заядлым и безмозглым потребителем, а просто делал что положено, живя уединенно, без пары — ну не каждый же должен жениться, не обязан. Да, жизнь вышла унылая, он много и долго разглядывал мокрые тротуары, мерцающие дождливыми ночами, много вздыхал, много сигаретного дыма исторг из себя в ранние и такие разные в Пангее рассветы, но так ничего и не изменил — не смог, не вышло, каждому свое. Он ушел в работу, трудился усердно, сидел допоздна, начальство его ценило за самоотверженность и прочую полезность, отец его — знатный торгпред — дал ему кое-какие связи на самом верху, и из него вышел хороший «топ» — не только с отменными деловыми качествами, но и с «перспективами».