Марина Королева - Верещагин (Кончерто гроссо)

– Вы обещали мне сыграть, – напомнила она, отставляя кружку.

Мы перешли ко мне в кабинет, она пробралась за мной по узкой тропке, которая была проложена к роялю. Я усадил ее в кресло за столом и начал.

– Еще, пожалуйста, – говорила она, когда я останавливался.

И я играл. Лучше уж было играть, потому что, как только я останавливался, мост подо мной начинал раскачиваться с новой силой, я боялся не удержаться. Говорю же, я очень не хотел напугать ее в этот самый первый раз. Иногда я украдкой посматривал на нее, пытался понять: да? нет? Иногда мне казалось, что да, иногда – нет, и все это я, старый дурак, себе нафантазировал. Лицо у нее было такое ясное, такое спокойное, ни облачка на нем, только взгляд как будто углубился, стало не видно дна. И лицо ее казалось мне таким знакомым, будто я знал его с детства и даже еще раньше, всегда. Оно было вечным, ее лицо, вот что.

Я не заметил, как перестал играть. Мы просто сидели – я за роялем, она за моим столом – и смотрели друг на друга. Мост раскачивало с неистовой силой. Я ухватился за крышку рояля.

– Если вы устали, можем просто поговорить, – сказала она и подошла к роялю.

Я не устал, я совсем не устал! Я мог играть ей весь вечер, всю ночь, хотя больше всего на свете мне хотелось вскочить с места, обнять ее, сначала легонько, нежно, потом сильнее, сильнее, целовать лицо, руки, вот ту ямочку на шее… Остановись, сказал я себе из последних сил. Она не должна тебя бояться, иначе она уйдет сейчас и ты больше никогда ее не увидишь.

Она стояла у рояля, и я встал тоже. Между нами было метра полтора, я мог протянуть руку и прикоснуться к ней, но я не смел. Она не прятала глаз, не отводила их в сторону, она смотрела на меня по-прежнему ясно и прямо, и я по-прежнему не понимал, что означает этот взгляд.

И вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, я рассказал ей ту старую дачную историю с Крейдлиным. До сих пор я рассказывал об этом только одному человеку на свете, своему парижскому другу-композитору. Наверное, потому что он был далеко, это ведь почти то же самое, что доверить свою тайну случайному попутчику в поезде. Сейчас я и сам себе удивлялся: мне-то казалось, обида давно растаяла, я всё забыл и могу говорить об этом спокойно. Оказалось, нет.

Она слушала молча, только в какой-то момент тихонько положила свою ладонь на мою. Я так увлекся рассказом, что не сразу это заметил.

– Мне ужасно вас жалко, – вдруг сказала она. – Простили бы вы ее, а?

– Да я простил, я давно простил! – сказал я горячо. – Но…

– Но – что? – переспросила она.

– Но я не могу. Мне невыносимо. Не могу… – я не знал, как закончить, каким словом.

Начали бить часы, мои большие напольные часы. Она повернулась к ним – и спохватилась.

– Господи, мне же надо бежать! И позвонить, хотя бы позвонить.

Я вспомнил, куда ей нужно позвонить. Я так старался не вспоминать об этом весь вечер.

– Но от вас я не буду, я лучше из автомата, на улице, – торопливо сказала она.

– Я вас провожу.

Мы молча, не глядя друг на друга, как воры, почти побежали по моему узкому коридору. Пару раз я коснулся ее рукой, случайно, касания обжигали. Я вызвал лифт, и пока он нес нас на первый этаж, у меня было немного времени, совсем немного.

– Вы придете завтра? – спросил я быстро.

– Мне очень хочется, – сказала она вдруг и впервые посмотрела на меня так, что я смог понять. Взгляд был умоляющим. – Но это не нужно. Это нельзя, понимаете? Это же нельзя.

Мне показалось, что лифт падает.

– Родной мой, – я взял обе ее ладони и поднес к губам, – один знакомый говорил мне: чтобы избавиться от искушения, ему иногда нужно поддаться.

Она ничего не ответила и не сразу отняла ладони. Лифт остановился, мы вышли. Помню, навстречу нам в подъезд зашел человек в черном старомодном плаще и в шляпе, высокий, я видел его здесь впервые. Но мне было не до случайных прохожих, в наш большой старый дом приходит много гостей, да и жильцов я знаю далеко не всех.

Я провел ее через двор, вывел к метро.

– Дальше не нужно, – сказала она.

– Вы придете? Приходите, прошу.

– Я позвоню, – она не смотрела на меня.

Она еще не исчезла из виду, а я уже начал ее ждать. Домой я шел медленно, вечер был светлый, теплый майский вечер. При входе в подъезд я снова столкнулся с этим, в плаще. Поздоровался на всякий случай, он не ответил, только кивнул. На этот раз он показался мне знакомым, но где я его видел, я так и не вспомнил.

Дома я распахнул все окна. От реки тянуло вечерней и такой весенней прохладой, прошел теплоходик. Я закурил, налил себе сначала чаю, потом подумал – и добавил в кружку коньяку. Вот теперь было хорошо. Я сел за стол, в то самое кресло, где сегодня сидела она, и превратился в ожидание.