— Гарри, — сказала однажды старая дама, — ты такой же выдумщик, как в свое время муж моей сестры.
Гарри с опаской взглянул на нее и обернулся посмотреть, кто есть поблизости на случай помочь.
— Все истинная правда, — торопливо и встревоженно сказал он.
— Бывает правда — и бывает истинная правда, — сказала старая дама. После этого случая ее и забрали в больницу.
— Значит, ты встретил своего двойника, Гарри, — сказала старая дама. — Встань-ка, я посмотрю.
Гарри встал.
— Тебе высоко подняли затылок, вся шея сизая. Знаешь, чей ты двойник, Гарри? Мужа моей сестры. Тоже вроде тебя в отеле работал.
— В самом деле? — сказал Гарри. — Ваша сестра была замужем?
— Я не перестаю об этом думать с тех пор, как ты устроился в "Куинз", — сказала старая дама. — Он был повыше тебя и пошире в плечах, блондин, а не как ты — шатен, и с очень белым лицом — лицом лондонского полуночника, а ноги носками врозь, как у тебя. Сядь, Гарри.
— Наверно, — сказал Гарри, знавший уже не одну версию этой истории, — наверно, он был управляющим?
— Управляющим! — воскликнула старая дама. — Слышал бы он тебя! Посол, архиепископ, премьер-министр — никак не меньше! Он и говорил, и выглядел соответственно — во всяком случае, мы его так воспринимали. Он был метрдотелем в ночном клубе.
Глядя перед собой немигающими глазами, она затихла.
— Нет, истинная правда, — перехватил инициативу Гарри. — Я уже шел из парикмахерской, а книги ваши забыл, пошел обратно, и, когда вернулся на перекресток, зажегся красный свет. На переходе собрался народ — и тут я вижу этого парня. Он стоял на той стороне, тоже переходил. Я на него смотрю — и он на меня смотрит. Копия друг друга! Словно перед зеркалом стою.
Старая дама покойно опустила голову на подушку, лицо ее осветилось улыбкой, и она взяла из коробки печенье.
— И точно так же одет? — лукаво спросила она.
— Если не считать шляпы, — сказал Гарри. — Моего роста. Уставился на меня. Мой нос, мои глаза — все мое. Дали зеленый свет, он сошел на мостовую, и я сошел, и оба глазеем друг на друга. А когда встретились на середине улицы, я больше не мог на него смотреть, отвел глаза. Обходим друг друга, а у меня с его стороны весь бок ледяной.
— Он не обернулся? Он-то тебя узнал?
— Нет, не обернулся. Я сам обернулся, когда мы разошлись, а его уже нет. Как растаял. Я дошел до тротуара и еще раз обернулся. Пропал!
— Затерялся в толпе.
— Не затерялся. Никакой толпы не было. С той стороны он один переходил. Если бы не шляпа — вылитый я.
Зрачки в его карих радужках встали торчком. С ним сыграли злую штуку, и он надулся, обида распирала его.
— Словно с айсбергом в океане разминулся. Или с привидением, — сказал Гарри.
— Привидение — подходящее слово для мужа Деб, — сказала старая дама. — Он три года прожил над нами, прежде чем мы увидели его. Обычно в четыре утра мы слышали его такси. Его не было ночью, нас — днем. Деб у себя в изостудии, я работала в папиной газете.
— Могли вообще не увидеться, — сказал Гарри. — Я целый год не видел ночного швейцара в "Куинз".
— Да лучше бы и вообще, — сказала старая дама.
— Если увиделись, то чисто случайно. Что-нибудь у вас случилось? — с невинным видом предположил Гарри. — Когда я работал на гасиенде, у той американки, что разъезжала в спальне на лошади…
— Да, случилось, — сказала старая дама, — и ты это знаешь, я рассказывала.
— Он не вынул затычку в раковине, — сказал Гарри.
— А кран закрыл плохо, — сказала старая дама. — Деб приходит вечером и слышит: с потолка льет на папин стол. Она подставила таз, все папины книги намокли. У нас была замечательная квартира, не то что эта. После папы остались очень красивые вещи. Я страшно рассердилась на Деб, когда вернулась. Сколько можно витать в облаках! "Чем допускать такой разгром, — говорю, — лучше бы отправила наверх хозяина". Пришлось самой звонить, а он глухой как тетерев, вроде вашего кока. Ну, того, что оглох после взрыва на твоем "Кэрнгорме", помнишь?
— На "Грэнтаме", — сказал Гарри.
— Ты сначала говорил "Кэрнгорм", — сказала старая дама. — Впрочем, неважно. Хозяин взял запасные ключи и пошел посмотреть, что происходит. Эту квартиру надо было видеть, Гарри. Голые стены. Я не преувеличиваю: линолеум на полу…
— У нас в "Куинз" линолеум, — сказал Гарри, — коричневый с белыми цветочками.
— Стол, кровать, пара стульев — и все. Словно в камере. Словно тут жили в наказание. Ни одной книги. На постели сверток с рубашками из прачечной. Нам бы заглянуть — наверняка бы кое-что поняли.
Читать дальше