Патрик Модиано - Дора Брюдер

Но Дорин случай был особый. Ее зачислили в «Святое Сердце Марии» в мае 1940 года, когда гонения еще не начались. Она не была зарегистрирована в октябре 1940-го. А еврейских детей религиозные организации прятали только с июля 1942-го, когда начались повальные облавы, Дора провела в «Святом Сердце Марии» полтора года. Скорее всего, она была единственной еврейкой в пансионе. Знал ли об этом кто-нибудь из ее товарок? А из монахинь?

На первом этаже дома 41 по бульвару Орнано, в кафе Маршаля был телефон: Монмартр 44–74, но я не знаю, была ли связь между кафе и гостиницей, был ли этот Маршаль также и ее владельцем. Пансиона «Святое Сердце Марии» в телефонном справочнике того времени нет. Я нашел другой адрес Христианской миссии Милосердия, видимо, в 1942 году по этому адресу находился какой-нибудь филиал пансиона: улица Сен-Мор, 64. Бывала ли там Дора? Номер телефона тоже не был указан.

Как знать? Может быть, настоятельница только в понедельник утром позвонила к Маршалю или, скорее, послала одну из монахинь на бульвар Орнано. Или Сесиль и Эрнест Брюдер сами пришли в пансион?

Знать бы, какая была погода 14 декабря, в день бегства Доры. В то воскресенье могло светить ласковое зимнее солнышко, рождающее в вас чувство свободы, праздника и бесконечности жизни — иллюзорное чувство, когда кажется, будто время приостановило свой бег, что можно спрыгнуть на ходу и освободиться от петли, которая вот-вот затянется на вашей шее.

Я долго ничего не знал о том, что сталось с Дорой Брюдер после ее бегства и объявления о розыске, опубликованного в «Пари-Суар». Потом узнал, что восемь месяцев спустя, 13 августа 1942 года, ее поместили в лагерь Дранси. В карточке указано, что она прибыла туда из лагеря Турель. Действительно, в тот день, 13 августа 1942-го, триста евреев были переведены из лагеря Турель в лагерь Дранси. Тюрьма, лагерь, а если еще точнее — перевалочный пункт Турель занимал бывшую казарму колониальной пехоты, казарму Турель на бульваре Мортье, 141, у заставы Лила. Он был открыт в октябре 1940-го, в то время туда помещали «незаконно проживающих» евреев без французского гражданства. С 1941 года, когда мужчин стали отправлять прямо в Дранси или в лагеря под Орлеаном, лагерь Турель остался тюрьмой для женщин-евреек, нарушивших немецкие предписания, а также коммунистов и уголовных преступников.

Когда именно и на каком основании Дору Брюдер посадили в Турель? Я не знал, существуют ли документы, найдется ли хоть какой-нибудь след, который подсказал бы ответ на этот вопрос. Оставалось только предполагать. Арестовали ее, скорее всего, на улице. В феврале 1942-го — два месяца спустя после ее побега — немцы обнародовали новое предписание, запрещавшее евреям в Париже выходить из дому после восьми вечера и менять место жительства. Полиция соответственно усилила бдительность, на улицах стало опаснее, чем в предыдущие месяцы. Я был почти уверен, что именно в том студеном и мрачном феврале, когда полиция по делам евреев расставляла свои капканы в переходах метро, у кинозалов, у театров по окончании спектаклей, Дора и попалась. Я даже удивлялся, как шестнадцатилетняя девчушка, при том, что в полиции было известно о ее бегстве в декабре и имелся словесный портрет, ухитрялась заметать следы все это время. Разве что нашла надежное убежище. Но где она могла укрыться в Париже зимой 1941 — 1942-го, самой темной, самой суровой за все время оккупации, когда снегопады начались еще в ноябре, в январе температура упала до минус пятнадцати, повсюду замерзала вода, гололед был страшный, а в феврале опять выпало невиданное количество снега? Где же она пряталась? И как кормилась в тогдашнем Париже?

Да, именно в феврале, думалось мне, в феврале «они» поймали ее в свои сети, «Они» — может, это были обычные стражи порядка, а может, инспектора полиции по делам несовершеннолетних или по делам евреев, проверявшие документы где-нибудь в общественном месте. В каких-то мемуарах я читал, что за малейшее нарушение «немецких предписаний» в Турель отправляли девушек восемнадцати-девятнадцати лет, и даже моложе, шестнадцатилетних, как Дора. В том же феврале, вечером того дня, когда вошел в силу новый немецкий указ, мой отец попал в облаву на Елисейских полях. Инспектора полиции по делам евреев перекрыли все выходы из ресторана на улице Мариньян, где он обедал в тот вечер с другом. Посетителям приказали предъявить документы. У отца их при себе не было. Его забрали. В «корзине для салата», [2] Так французы называют полицейские машины (ср. «черный воронок»). ( Примеч. перев. ). которая везла его с Елисейских полей на улицу Греффюль — там находилась полиция по делам евреев, — он заметил среди едва различимых в сумраке теней девушку лет восемнадцати. Отец потерял ее из виду, когда их вели по лестнице на тот этаж, где размешался этот полицейский гадюшник и кабинет начальника, некоего комиссара Швеблина. Потом, на той же лестнице, когда его уже вели вниз, чтобы препроводить в камеру предварительного заключения, погас свет и ему удалось бежать.