Пьер Леметр - До свидания там, наверху

– Туда не ходите, – предупредил Перикур. – Вам придется задавать вопросы, а если распространится весть о том, что этой типографией интересуются, доберутся до ее заказчиков, до самой компании, мошенничества, и разразится скандал.

Если не типография, то остается банк.

«Патриотическая Память» получала авансы от клиентов, но, чтобы узнать, в какой банк положены собранные средства, нужны были время и допуск – все то, чего у Анри не было.

Все возвращалось к исходному пункту: или почта, или ничего…

Он не стал идти против натуры и выбрал наступление. Несмотря на запрет Перикура, он поехал в типографию братьев Рондо на улице Аббесс.

В такси он еще раз пролистал переданный ему Перикуром каталог «Патриотической Памяти»… Реакция Перикура была значительно острее реакции закаленного делового человека, ставшего жертвой мошенничества, это была реакция человека, задетого лично. Тогда о чем идет речь?

Такси застряло в пробке на улице Клиньянкур. Анри закрыл каталог, испытывая смутное восхищение. Он занимался поисками опытных мошенников, организованной, опытной банды, шансов найти их было немного, потому что в его распоряжении имелось совсем мало данных, а времени еще меньше. Он не мог не почувствовать некое восхищение добротностью этого надувательства. Каталог был почти шедевром. Если бы все помыслы Анри не были устремлены на результат, от которого зависела его жизнь, он бы улыбнулся собственному определению. Но вместо этого он поклялся себе, что раз речь идет о том, кто кого, то, если понадобится, он уничтожит эту банду боевыми гранатами, горчичным газом, расстреляет из пулемета. Если отыщется хоть малейшая лазейка, он от них оставит мокрое место. Он почувствовал, как мышцы у него на груди и животе напряглись, а губы сжались…

Вот так, подумал он, дайте мне один шанс из десяти тысяч, и вы покойники.

Ему немного нездоровится, отвечал Альбер всем служащим в «Лютеции», которые беспокоились, что ничего не слышно о мсье Эжене. Вот уже два дня он не показывался и ни за чем не посылал. Все привыкли к его исключительным чаевым, и то, что они вдруг перестали их получать, вызывало огорчение.

Альбер отказался от услуг врача отеля, но тот все равно пришел. Альбер приоткрыл дверь, сказал, ему лучше, спасибо, он отдыхает, и закрыл ее.

Но Эдуару лучше не становилось, он мучился, извергал обратно все, что съедал, из его горла вырывались хрипы, как из кузнечных мехов, а жар не спадал. Выходил он из такого состояния очень долго. Альбер задавался вопросом, будет ли Эдуар в состоянии перенести поездку? Как, черт возьми, он достал героин? Альбер не знал, много ли его надо, он в этом деле совсем не разбирался. А если героина не хватит, что будет, если Эдуару понадобятся новые дозы во время многодневного плавания, что с ними будет? Альбер, никогда раньше не плававший на корабле, опасался морской болезни. Если он не сможет заботиться о товарище, кто будет этим заниматься?

Когда Эдуар не спал или не изрыгал из разверстой глотки то немногое, что Альберу удавалось заставить его проглотить, он лежал, не шевелясь и устремив взгляд в потолок, а вставал только для того, чтобы сходить в туалет, у которого его дожидался Альбер. Не закрывай дверь на ключ, – говорил он, – чтобы, если что случится, я смог прийти тебе на помощь. Даже в туалете…

Альбер был в отчаянии.

Все воскресенье он посвятил уходу за товарищем. Эдуар бо́льшую часть времени пролежал весь в поту, страдая от сильных судорог, которые перемежались хрипами. Альбер то и дело сновал между комнатой и ванной с чистым бельем, заказал гоголь-моголь, мясной бульон, фруктовые соки. В конце дня Эдуар потребовал дозу героина.

– Это мне поможет, – в лихорадке написал он.

По своему малодушию, так как состояние товарища тревожило его, а приближение срока отъезда ввергало в панику, Альбер согласился, но тут же пожалел об этом: у него не было ни малейшего представления о том, как взяться за это, так что в очередной раз он угодил в переделку…

Хотя из-за возбуждения и переутомления ру́ки Эдуара двигались неуверенно, было видно, что у него выработался навык, Альбер обнаружил эту новую перемену и был болезненно задет своим открытием. Тем не менее Альбер подготовил все, что нужно, выложил шприц и принялся крутить колесико зажигалки…

Во многом это напоминало те времена, когда они с Эдуаром познакомились. Роскошный номер «Лютеции» не имел ничего общего с фронтовым госпиталем, где двумя годами ранее Эдуар чуть не умер от заражения крови в ожидании перевода в столичную клинику. Однако сближение этих двух человек, отеческая забота Альбера, беспомощность Эдуара, его глубокое горе и подавленность, от которой Альбер, испытывая чувство вины, великодушно и неумело пытался излечить его, вызывали в памяти обоих воспоминания, о которых трудно было сказать, были ли они ободряющими или тревожащими. Круг замкнулся, вернувшись в исходную точку.