Вячеслав Бондаренко - Вечный огонь

– Да поймите же вы, товарищ старший батальонный комиссар, они с тыла, с тыла вас обошли! Группа, которая наступает вам в лоб, – это только часть! А там сорок танков, сорок, поймите!..

Вокруг гремел артиллерийский бой – немцы уже минут двадцать долбали позиции полка, наши гаубицы отвечали, полковые пушки пока не выдавали себя. Вот-вот должны были двинуться в атаку танки (правда, в семь-ноль-ноль, как говорил вчерашний пленный, они этого не сделали). Шимкевич брезгливо взглянул на незнакомого командира:

– Прекратите орать, лейтенант! Вы откуда взялись вообще? С чего взяли, что танки нас обо шли?

Командир вытянулся, козырнул.

– Здравия желаю, товарищ комбриг! Лейтенант Поспелов! Сорок немецких танков форсировали реку в километре западнее и сейчас вышли в тыл вашей позиции. – В глазах командира плескалось отчаяние, голос дрожал. – От моей группы истребителей танков осталось десять человек. Бутылки с КС закончились.

Щербацевич ожесточенно сплюнул:

– Панику сеешь, гад?!

– Где ваши люди, лейтенант? – резко спросил Шимкевич.

Тот суетливо махнул рукой куда-то в сторону реки.

– Немедленно собрать людей и в цепь, поняли?.. А если услышу, что панику сеете, пристрелю на месте своими руками!

Лицо Поспелова исказилось ужасом.

– Товарищ комбриг… Там же сорок танков, понимаете, сорок! Нас же раздавят!

Рука Щербацевича рванулась к кобуре.

– Разрешите лично, товарищ комбриг?!

– Не марайте руки, Иван Михайлович, – поморщился комполка. – О вашем поведении, лейтенант, я сообщу вашему командованию после боя. А сейчас марш в цепь, сволочь!

Раздавленный Поспелов бросил руку к козырьку грязной фуражки, пробормотал «Есть» и побрел по траншее прочь. Владимир Игнатьевич отвернулся, поднес к глазам бинокль и в этот момент почувствовал, как что-то тяжелое и горячее сильно толкнуло его в спину…

Как и почему незнакомый лейтенант выстрелил комбригу в спину, никто поначалу не понял. Первым среагировал Щербацевич – выбил из рук Поспелова оружие, повалил на дно траншеи. Набежали бойцы из ближайших расчетов. Лейтенант отбивался на удивление яростно, умело, его скрутили с большим трудом. Когда его расстреливали, он сорванно крикнул: «Хайль Гитлер!»

– Диверсанты! – пронесся по позициям чей-то крик.

– С тыла обходят!.. – подхватил его другой пронзительный голос.

– Комполка убили!..

– Молчать!!! – яростно оскалившись, рявкнул комиссар. – Первого, кто вякнет про танки в тылу, застрелю, понятно?!! Комбрига – на КП!!! К орудиям, мать вашу!!!..

Когда Владимира Игнатьевича подняли и понесли, он нашел глазами Щербацевича. На губах комбрига лопнул кровавый пузырь.

– Ко-мис-сар… – вышептал умирающий.

– Есть, товарищ комбриг, – сдавленно отозвался Щербацевич. – Принимаю командование полком.

Хлопнула, обнаруживая себя, батальонная «сорокапятка», за ней вторая и третья. Тяжело, важно рявкнул полковой «бобик». Третий слева Т-II, выкатившийся из дымно горевшей рощи, замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Остальные танки, ведя огонь из пушек и курсовых пулеметов, выходили на позицию полка в лоб. Было слышно, как осколки звонко рикошетят от башен вражеских машин. Два танка один за другим попали в глубокий ров и надсадно ревели моторами, пытаясь выбраться.

– Что там медлит «Бранденбург»? – в ярости выкрикнул в эфир командир танковой группы. – Три машины уже потеряны! Зачем их засылали в тыл к русским, спрашивается?

– Не могу знать, герр майор!

Видя, что панику в рядах стрелкового полка, занимавшего позиции на западном берегу реки, посеять не удалось, гауптманн Пауль Долински отдал приказ вступить в бой в открытую. И как всегда, этот нехитрый прием сработал отменно. Когда на тебя ни с того ни с сего нападает боец или командир в форме твоей же армии, мгновенно среагировать очень сложно. Пушки смолкли – расчеты начали отбиваться от диверсантов, некоторые сдавались в плен. Часть бойцов, дрогнув перед видом стремительно накатывавших на них танков, бросили окопы и побежали к реке. Словно обрадовавшись желанным целям, с новой силой ударили по ним танковые пулеметы… Остатки полка отбивались до конца, прежде чем погибнуть под гусеницами танков.

– Герр гауптманн, – хрипло окликнул Долинского высокий, плечистый парень в форме советского младшего политрука, – там вроде как еще одна пушка ведет огонь.

У этой последней пушки остались двое – старший батальонный комиссар Щербацевич и капитан Спешнев, оба раненые. К ним, петляя по полю, чтобы затруднить прицеливание, шел танк – пыльный, приземистый, исцарапанный пулями и осколками, с крестом на броне… Выстрел сделали оба одновременно. 20-миллиметровый танковый снаряд разметал тела командиров в стороны, а 76-миллиметровый снаряд полковой пушки напрочь сорвал с танка башню, и только его горящий остов еще продолжал какое-то время двигаться по инерции.