Вячеслав Бондаренко - Вечный огонь

Подполковник недобро сощурился.

– Именно для выправления сложной ситуации вас и… пригласили сюда, товарищи, – не сразу проговорил он. – Прошу вас не забывать об этом.

Комдив скрипнул зубами и умолк.

Дождавшись паузы, Владимир Игнатьевич еще раз заглянул в полученное им предписание. Он назначался командиром мотострелкового полка, формирование которого было закончено два дня назад в небольшом подмосковном поселке. Действовать предстояло на Западном фронте, в Белоруссии.

Когда получившие назначения командиры спускались по лестнице на первый этаж, чтобы разъехаться уже навсегда, волей-неволей попали в небольшой затор, образовавшийся у висевшей на стене черной радиотарелки. Из нее доносился спокойный, глухой, с сильным грузинским акцентом голос:

– Как могло случиться, что наша славная Красная Армия сдала фашистским войскам ряд городов и районов? Неужели немецко-фашистские войска в самом деле непобедимы, как об этом трубят неустанно фашистские хваленые пропагандисты? Конечно, нет. История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало…

Сталин говорил долго, заметно волнуясь (в одном месте было слышно, что он, звякнув стаканом, пьет воду), и чем дольше Шимкевич стоял у радиотарелки, слушая речь вождя, тем теплее, спокойнее становилось на душе, как будто кто-то открыл внутри краник с горячей водой. Действительно, нет непобедимых армий. И даже если фашисты и сунулись к нам, то рано или поздно им будет конец – это понимает всякий, кто хоть немного знаком с основами стратегии.

На Гоголевском бульваре Владимир Игнатьевич купил дорогущие папиросы, черную с золотом коробку «Герцеговина Флор», сел на лавку у памятника Гоголю, с наслаждением затянулся, выпустив дым в июльское небо. Без конвоира было непривычно. И тяжесть лежала на сердце, бесконечная, ни с чем несравнимая тяжесть от того, что он не знал, где сейчас его жена и сын…

«А Куроедов-то небось уже дерется вовсю», – почему-то мелькнула в голове мысль, мелькнула и пропала. Семена Куроедова он вспоминал нечасто, но воспоминания эти всегда были теплые.

Владимир Игнатьевич так и не узнал, что именно бумага, поданная Куроедовым на имя командующего Белорусским Особым военным округом Ковалева в 1938-м, сыграла решающую роль в его освобождении три года спустя.

Вечером того же дня Шимкевич принял свой новый полк. Забытые за четыре года, волнующие эмоции: построение, «Равняйсь! Смирно!..», новые, незнакомые каски на бойцах (образца 1940-го, ввели, когда он сидел), новые, незнакомые самозарядные винтовки СВТ… Грузились в эшелон уже ночью, в свете прожекторов. Времени вникать в обстановку не было.

– Ну, с Богом. – Начштаба полка, майор Павел Митусов, с которым Шимкевич познакомился пять часов назад, испуганно поправил сам себя: – То есть вы не подумайте, товарищ комбриг, что я в Бога верю или еще что… Просто говорится так.

– Ладно, ладно, – оборвал его Владимир Игнатьевич. – Отправление разрешаю.

– Есть! – козырнул Митусов.

Ехали в одном купе с комиссаром, Иваном Щербацевичем. Он был лет сорока пяти, в звании старшего батальонного (три «шпалы»), с симпатичным, если бы не оспенные ря́бины, лицом, неглупыми глазами.

– А вы сами откуда родом, товарищ комбриг? – поинтересовался комиссар сразу же.

– Из Минска. А вы?

– А я полочанин.

Шимкевич невольно улыбнулся:

– Я детство в Полоцке провел. Заканчивал там кадетский корпус.

Комиссар хмыкнул:

– Считай, что земляки. Вот оно как вышло: едем свои родные места у немчуры отбивать. Как думаете, товарищ комбриг, сдюжим?

На этот вопрос у Шимкевича не было ответа. В только что прослушанной вечерней сводке Совинформбюро ничего ясного сказано не было. Ожесточенные бои на Двинском, Минском и Тарнопольском направлениях против крупных мотомеханизированных частей противника. На Минском направлении противник в результате упорного сопротивления наших войск понес значительные потери. На поле боя остаются тысячи немецких трупов, пылающие танки и сбитые самолеты противников… Все это, наверное, поражает воображение детей и женщин, а вот военным на основании таких «данных» какие-либо выводы сделать невозможно.

Ранним утром, часа в четыре, остановились в Орше. Эшелон загнали на запасной путь у черта на куличках и приступили к выгрузке. Это и спасло во время налета авиации, который начался через полчаса: все бомбы пришлись по центру узла и вокзалу. Шимкевич впервые после Испании увидел фашистские самолеты. Паровозы, столпившиеся на станции, оглашали окрестность унылым, испуганным ревом, словно надеялись гудками оглушить немцев и отогнать их прочь. В сторонке злые коноводы пристреливали из «наганов» тяжелораненых лошадей.