Мелани Бенджамин - Я была Алисой

Рекс, мой Рекс, мой милый и такой трудный мальчик нам ни о чем не рассказывал. Он вообще говорил мало — и это Рекс, который ничего не держал в себе, независимо от обстоятельств. В этих всегда озорных глазах застыла тревога, и царившая в доме тишина была ему невыносима. Она явно действовала ему на нервы. После ужина он приспособился сидеть в гостиной и, покачивая ногами, слушал включенный на полную мощность граммофон — Рекс делал все, что угодно, лишь бы избежать тишины и вопросов. Ведь мы с Реджи, разумеется, хотели знать о войне все, интересовались мнением Рекса о перспективах ее окончания, но он не мог говорить о ней без боли, а потому мы перестали его расспрашивать.

Однажды я застала Рекса в библиотеке. Он сидел, уставившись в окно на крикетное поле, теперь потемневшее и заросшее сорняками. Я направилась было к нему — он сидел ко мне спиной, — но тут же остановилась. В его руке я заметила нож, маленький перочинный ножик, острие которого он воткнул в ладонь другой руки. Тоненькие струйки крови бежали по запястью и капали на ковер, который мне в кои-то веки было не жаль. Я застыла, не в силах пошевелиться, я онемела — все мое тело свело судорогой от страха за сына. Он сидел в каких-то трех футах от меня, но на самом деле находился вне пределов досягаемости, и я поняла, что мне уже никогда не приблизиться к нему.

По-видимому, он не замечал ни крови, ни боли.

Сотрясаясь всем телом, я вышла из библиотеки и встала в холле, как часовой, по другую сторону закрытой двери, охраняя Рекса от Реджи и от прислуги. Я не впустила бы их. Я никому не позволила бы стать свидетелем этого. В тот вечер, покинув библиотеку и направляясь к себе в спальню, Рекс не удивился, заметив меня у двери, — лишь на миг остановился, чтобы с отсутствующим видом поцеловать меня в щеку. А я после этого взяла таз с водой, разорвала свою нижнюю юбку, поскольку понятия не имела, где Мэри Энн хранила тряпки, отыскала в кладовой отбеливатель и попыталась самостоятельно отмыть ковер от кровавых пятен. Совсем вывести их мне не удалось, и я заставила пятна мебелью.

Через неделю Рекс вернулся на фронт. Я ни разу не говорила с ним о шрамах на его руке, хотя он их никогда не пытался скрыть.

Каффнеллз из величественного загородного имения превратился в призрачный реликт, в комнатах которого витали лишь отзвуки смеха, былых вечеринок, ушедшей радости. Он был под стать нам с Реджи. Я представляла, как шушукается прислуга у нас за спиной. Иногда я видела нас их глазами: двое старичков, живущих воспоминаниями, ибо разговоры о настоящем приносят им слишком много боли.

Я часто находила Реджи в комнате Кэрила. Он сидел, уставившись в окно на лес, на тропинки, по которым, играя, бегали мальчики. А меня он часто заставал в комнате Рекса с одной из его любимых в детстве книг — «Островом сокровищ» или «Черным красавчиком». [12] Имеется в виду «Черный красавчик. Автобиография лошади» — роман английской писательницы Анны Сьюэлл (1820–1878).

В таких случаях никто из нас не произносил ни слова. Довольно было знать, что мы присматриваем друг за другом.

Как-то одним холодным октябрьским утром в дверь позвонили. Реджи сам открыл дверь, поскольку ждал, когда привезут луковицы, и хотел проследить за тем, чтобы их выгрузили в доме садовника. Меня привлекла странная, неестественная тишина, воцарившаяся внизу. До этого наверху в холле я наблюдала, как вешают новый папин портрет. И вдруг все замерло, так что мне стало не по себе. Звонок прозвучал, но за ним я не услышала ни голосов, ни шагов. Словно из дома в одночасье выпустили весь воздух.

И тогда я все поняла.

Выронив молоток, который держала в руке, потому что один из немногих оставшихся у нас лакеев отмечал карандашом на стене точку, я медленно приблизилась к лестнице.

— Реджи? — тихо позвала я.

Он стоял у открытой двери с маленьким конвертиком в руке, затем медленно отступил назад, прислонился к стене и выронил письмо, которое плавно спланировало на пол. Муж безмолвно поднял на меня глаза, превратившиеся от горя в черные зияющие дыры.

Я слетела вниз по ступеням, уже зная, что это за телеграмма — разве я не запомнила первую? — и в моем сердце звучал лишь один вопрос: «Кто на сей раз?» В сознании на секунду мелькнула нелепая мысль, что выбор за мной; мы потеряем того сына, имя которого сейчас возникнет у меня в голове. И к моему вечному стыду — мне всегда будет больно вспоминать об этом, — в уме у меня действительно появилось, прозвучало шепотом имя сына, но в телеграмме, которую я подхватила с пола, значилось другое: С прискорбием сообщаем, что Ваш сын, Леопольд Реджинальд Харгривз, пал смертью храбрых во время боевых действий.