Мелани Бенджамин - Я была Алисой

Он говорил, что из нас двоих я должна быть сильнее. Как мама.

И я подняла глаза, хотя Реджи стоял передо мной на коленях. Рядом, возле стеклянных дверей, ждали слуги. Одна Мэри Энн плакала, другая качала головой, но все они смотрели на нас. На Реджи, который у них на глазах, как античная статуя, буквально разваливался на куски. Они смотрели на наше горе, на то, что никому нельзя видеть.

— Уйдите! — закричала я. От злости во мне прорезался голос. Я вскочила на ноги, сделала шаг по направлению к ним, размахивая рукой с зажатой в ней телеграммой, как оружием. — Оставьте нас! — Мне удалось сдвинуть Реджи с места, так что я оказалась между ним и домом. Потом я обхватила его руками, защищая от любопытных глаз, ибо не могла позволить им видеть мужа в таком состоянии. — Оставьте нас, — прошептала я, а Реджи, рыдая, обвил меня руками за талию.

Так я стояла, прижимая его к себе и гладя по голове. Мои собственные слезы высохли, так и не успев пролиться. Я шептала успокаивающие слова, даже не слова, а звуки и вздохи, ибо это было все, что я могла ему дать, но я знала, что этого довольно.

Вдруг я почувствовала некую первобытную силу, заполнившую меня с головы до ног, которые внезапно показались мне корнями деревьев, крепко державшими меня на земле. Я превратилась в могучий дуб, густой листвой укрывавший от всех своего мужа, дававший ему место для скорби. Я не подведу Реджи. Я буду его защищать, я буду сильной ради него, я смирюсь с потерей сына, как моя мама, как все матери Англии. Это случилось со мной, как я и предвидела… Разве я не знала, что шанса выжить, пройдя через две войны, просто нет? Но я буду сильной, я должна быть сильной, потому что это нужно Реджи. Я так часто подводила его, что больше не могу позволить себе ничего подобного.

Я продолжала обнимать мужа, который по-прежнему, не стыдясь, рыдал, но моя спина оставалась надежной и сильной. Тени сгустились и вытянулись. Вдали тоскливо ухала сова, и я улыбнулась этому звуку, хотя ее жалобный крик и пронзил мое сердце. Ина ушла, мисс Кимболл тоже, слуги — я молила Бога, чтобы это было так — скрылись где-то в недрах дома.

И мы с Реджи наконец остались одни.

После гибели Алана наши с Реджи отношения изменились — иногда мы держались друг с другом с преувеличенной почтительностью и осторожностью, а иногда проявляли недопустимую снисходительность, позволяя говорить и делать почти обидные вещи и притворяясь, будто нас это не трогает.

Я до сих пор не забыла Лео и все старалась понять, что упустила в жизни, потеряв его, а что приобрела, выйдя замуж за Реджи. Скорее всего, решила я, приобрела этот образ жизни — тепло и уют, ощущение надежного плеча рядом с добрым мужчиной, который теперь сдал буквально за одну ночь.

Вся наша жизнь заключалась в наших мальчиках. Мы молились на них и теперь так и не сумели примириться со смертью Алана. Он стал для нас фантомной болью: мы привыкли, что у нас три сына, три маленьких солдата, и воспринимали их как единое целое. Одного нет — и остальные выглядят потерянными. Интересно, думала я, чувствовали ли и мои родители то же, когда не стало Эдит?

Впрочем, и Рекса с Кэрилом мы, можно считать, не видели. И тот, и другой лишь по разу приезжали на короткую побывку. Война бушевала весь 1915 год, а сейчас подходил к концу 1916-й. Кровопролитные бои все продолжались, и конца-краю им, казалось, не было. В стране объявили всеобщую мобилизацию, говорили о нехватке угля, немецкие субмарины отрезали подступы с океана, чтобы воспрепятствовать ввозу продовольствия. Количество прислуги у нас сократилось до минимума: мужчины ушли на фронт, а женщины либо поступили в Земледельческую армию, [11] Женская земледельческая армия — создана в марте 1917 года, специализировалась на сельскохозяйственных работах. либо трудились на военных заводах, так что нам пришлось закрыть многие комнаты. Реджи прилежно ухаживал за устроенным в саду огородиком, где выращивал овощи, с гордостью показывал мне свой урожай и изводил повариху указаниями, как правильно все это консервировать.

И все-таки мы жили ради оставшихся сыновей, регулярно писали им, молились, радовались их бесценным отпускам: Кэрил приезжал на побывку летом 1915 года, Рекс — в начале зимы 1916-го. Они, как и Алан, изменились, хотя Кэрила эти перемены, кажется, затронули в меньшей степени. Он продолжал рассказывать о розыгрышах и проказах — к примеру, о футбольных матчах в грязи на поле боя, где могли оказаться необнаруженные мины, а потому требовалась особая осмотрительность. И хотя, говоря о случае с одним малым, которого разорвало на куски, когда он пнул ногой то, что принял за импровизированный мяч, Кэрил стиснул зубы, спал по ночам он спокойно. Моего младшего сына кошмары не мучили.