Александр Житинский - Сказки времен Империи

— Что? — Нинель Ивановна подняла выщипанные брови.

— По-английски «Шерман» звучит неблагозвучно…

— Она и по-русски неблагозвучно звучит, — отрубила начальница.

— Вот именно! — радостно кивнул Кузин, делая ей маленькую уступку. — Со временем фамилия трансформировалась. Была Шерман, стала — Сейлинг.

Нинель Ивановна недоверчиво поджала губы.

— Тем более необходимы документы, — непреклонно резюмировала она. — У вас паспорт при себе? — добавила она как бы между прочим.

— Да-да, пожалуйста! — обрадовался Кузин.

Какое-то подозрение шевельнулось в нем, когда он наблюдал, как начальница деловито списывает его паспортные данные на отдельный листок. Но мысль о том, что эта бумажка с паспортными данными может стать первой в необходимой для захоронения цепи документов, успокоила Кузина. Он спрятал паспорт в карман и несколько подобострастно раскланялся с начальницей.

— Я выясню, — кивнула она на прощание.

Случилось так, что Павел Сергеевич, рассказывая жене о посещении кладбища, деликатно обошел вопрос о мифическом английском родственнике, дабы понапрасну не нервировать Аллу Вениаминовну. Он просто сообщил ей, что потребовалось выполнить некоторые формальности, которые обещала взять на себя любезная Нинель Ивановна. Супруга несколько успокоилась, однако не позволила Павлу Сергеевичу вновь устроить пакет в серванте, а спрятала его подальше от глаз, в нижний ящик письменного стола.

Через два дня Алла Вениаминовна вернулась из музея, где она служила, в состоянии некоей замороженности. Отсутствующим голосом она поведала мужу о том, что сегодня ее вызвали в отдел кадров и попросили объясниться насчет английских родственников, о чем ранее в анкетах не содержалось ровно никаких сведений.

— Что это значит, Павел? — строго спросила жена.

Павел Сергеевич принялся выкручиваться, но в конце концов пришлось рассказать правду о своих фантазиях, и тут же он предложил следующий план: от зарубежных родственников не отказываться, ибо дело зашло слишком далеко, настаивать лишь на том, что сведения о дедушкином брате и его семье стали известны буквально на днях, одновременно с прибытием праха.

— Но я уже сказала им, что я ничего не знаю! — воскликнула Алла Вениаминовна.

— Ты ничего и не знала. Я тебе сказал только сейчас, — хладнокровно парировал Павел Сергеевич. — А до этого не хотел волновать известием о смерти двоюродного дядюшки.

— О котором я до этого не подозревала… — с мрачным юмором закончила жена.

— Вот именно, — серьезно кивнул Кузин.

Он уже чувствовал, что сейчас необходимо быть собранным и продумывать любую деталь, любой ход в начавшейся игре, чтобы не попасть впросак.

В тот вечер Кузин постелил себе постель в кабинете, перед сном вытащил из ящика прах и, положив его на журнальный столик, долго глядел на него лежа, обдумывая предстоящие действия. Пакет лежал тяжело и спокойно, как бомба со взведенным механизмом.

На следующий день ответ пришлось держать уже самому Павлу Сергеевичу. Среди рабочего дня в его лабораторию заявился начальник Первого отдела, полковник в отставке Храпатый — румяный кругленький весельчак с седым нимбом волос вокруг загорелой лысины.

Храпатый пригласил Павла Сергеевича в пустой кабинет начальника отдела. Кузин покорно последовал за полковником, уже догадываясь о сути предстоящего разговора и еще раз мысленно повторяя главные узлы вранья: брат Шермана-деда, измененная транскрипция, связи никакой не поддерживали и ничего не знали об умершем вплоть до неприятного случая.

Храпатый с кожаной папкой в руке бодро катился рядом, испуская лучезарную улыбку.

Когда вошли в кабинет, он притворил дверь, усадил Павла Сергеевича на стул, но сам не сел, желая, по всей видимости, взглянуть на Кузина сверху вниз, чего ранее не удавалось. Удовлетворившись видом нахохлившейся фигуры Кузина, Храпатый озорно улыбнулся и спросил тихо:

— Как же такое ЧП допустили, Павел Сергеевич?

— Это вы о… — начал Кузин.

— О вашем троюродном шурине, конечно! — победно воскликнул Храпатый.

Павел Сергеевич дико глянул на полковника.

— Каком… троюродном шурине?

— Ну, этом… из Великобритании.

— А почему вы решили, что он мне троюродный шурин? — оскорбленно спросил Кузин.

— Ну, как же… — Храпатый элегантно визгнул молнией папки и извлек из нее бумагу. Пробежав ее глазами, он сунул лист под нос Кузину.

На листе сверху было написано: «Иеремия (отчество неизвестно) Сейлинг-Шерман, приходящийся троюродным братом Алле Вениаминовне Кузиной, урожденной Шерман». В остальном лист был пуст, не считая треугольного штампика Первого отдела внизу.