Джон Грин: Многочисленные Катерины

Колин изо всех старался запомнить пришедшую в голову мысль. Он по-прежнему лежал на спине, и то, что он сейчас ощущал, казалось ему приятней тысячи оргазмов. Эврика…

– Что, озарение пришло? – взволнованно спросил Гассан.

– Мне нужно это записать, – сказал Колин и сел.

Голова раскалывалась, но он все же сунул руку в карман и вытащил маленький блокнот, который всегда носил с собой. Карандаш, лежавший в блокноте, сломался пополам, но писал все равно прилично.

Он все еще чертил, когда услышал шаги, и, подняв глаза, увидел Линдси Ли Уэллс. На ней была футболка с надписью «Гатшот!». В руках у нее была аптечка с красным крестом.

Линдси склонилась над ним, предупредила: «Будет щипаться» – и вонзила в рану длинную ватную палочку, которую предварительно обмакнула, как показалось Колину, в соус чили.

– Ай! – крикнул он и заметил, что на ресницы больших карих глаз Линдси падают капли пота.

– Знаю, прости. Все, готово. Зашивать не надо, но маленький шрам останется. Ничего?

– Что мне еще один шрам? – рассеянно сказал Колин. – У меня такое чувство, будто меня ударили прямо в мозг.

– Сотрясение мозга не исключается, – заметила Линдси, бинтуя его. – Какой сегодня день недели? Где ты находишься?

– Сегодня вторник, а я в Теннесси.

– Кто был младшим сенатором от штата Нью-Гэмпшир в 1873 году? – спросил Гассан.

– Бэйнбридж Уодли, – ответил Колин. – По-моему, у меня нет сотрясения мозга.

– Серьезно? – спросила Линдси. – Ты знаешь, кто был младшим сенатором?

Колин кивнул.

– Ага, – сказал он. – Я всех сенаторов помню. А этого запомнить совсем легко, потому что только родители, которые люто ненавидят своего сына, могут назвать его Бэйнбриджем Уодли.

– Да ну, – засмеялся Гассан. – Быть Уодли – это уже и так стремно! А он еще и Бейнбридж – неудивительно, что бедняга так и не стал президентом.

– Зато президентом стал мужик по имени Миллард Филлмор. Ни одна любящая мать не назовет своего сына Миллардом, – добавила Линдси.

Она так легко нашла с ними общий язык, что Колин уже готов был пересмотреть свою теорию относительно тех, кто читает журнал «Жизнь знаменитостей».

Гассан сел рядом с Колином и выхватил у него из рук блокнот. Бросив в него мимолетный взгляд, он сказал:

– Ну вот, я-то обрадовался, а все твое великое открытие заключается в том, что тебе нравится, когда тебя бросают? Черт, Колин, да я бы и сам мог тебе об этом сообщить.

– Любовь можно изобразить в графике! – попытался оправдаться Колин.

– Погоди. – Гассан посмотрел на блокнот, а потом снова на Колина. – И ты говоришь, это сработает для кого угодно?

– Ну да. Любовь – это же предсказуемая штука, верно? Вот я и ищу способ ее предсказывать. Формулу, с помощью которой можно было бы для любой пары, пусть даже и для незнакомых друг с другом людей, определить, сколько они будут вместе, если вдруг начнут встречаться, и кто кого бросит, когда они расстанутся.

– Это невозможно, – сказал Гассан.

– Возможно. Зная закономерности поведения людей, можно предугадать будущее.

– Ага, ясно, – кивнул Гассан. – Что ж, это интересно. – Большего комплимента Колину он и сделать не мог.

Линдси Ли Уэллс выхватила блокнот из рук Гассана. Прочитав написанное, она спросила:

– Что такое К. XIX?

– Не что, а кто, – ответил Колин. – Катерина XIX. Я встречался с девятнадцатью девочками по имени Катерина.

Они долго-долго смотрели друг другу в глаза; потом улыбка Линдси сменилась тихим смехом.

– Ты что? – спросил Колин.

Она мотнула головой, продолжая смеяться:

– Ничего. Пойдем смотреть на эрцгерцога.

– Нет, скажи, – настаивал Колин. Ему не нравилось, когда от него что-то скрывали.

– Ничего. Просто… я встречалась только с одним мальчиком.

– А что в этом смешного? – спросил Колин.

– Смешно то, – объяснила она, – что его тоже зовут Колин.

Середина начала

К третьему классу неспособность Колина к «социальной адаптации» стала так очевидна, что в Кальмановской школе он бывал не больше трех часов в день. Остаток дня он проводил с Китом Картером, который обучал его с детства. Кит водил «вольво» с номерным знаком БЕЗУМН. И хотя Кит был уже взрослым, он до сих пор собирал волосы в хвостик. Еще он отращивал (или пытался отрастить) густые усы, и ему это почти удалось: когда он закрывал рот, они спускались до нижней губы, правда, рот он закрывал очень редко.