Лена Элтанг - Картахена

Над морем собирались тучи, но Колумелла как будто не видела неба, она развесила простыни, которые сразу вздулись от ветра, вынула изо рта еще пару прищепок и принялась за просторное покрывало. Маркусу давно пора было взяться за чтение, но он сидел неподвижно, ощущая знакомое покалывание в кончиках пальцев, – он знал, что через несколько часов, когда он закончит чтение, все изменится, и назад пути не будет.

Он уже пожалел, что по дороге в мотель не купил ничего крепкого, от белого вина, оставленного хозяйкой, становилось только холоднее.

Маркус встал, походил по комнате, лег на кровать и положил стопку страниц на живот. Вытянув из середины пачки листок, наугад, будто карту из колоды, он прочел:

Что я здесь делаю? ветреная близость смерти обдувает мое лицо, а мой корабль несется по морю без руля, полный перепившихся фракийцев, покуда рулевой спит и видит бестревожные усладные сны об Итаке?

Странное дело, столько дней он неотступно думал об этом блоге, а теперь, когда текст лежал у него на одеяле, он просто не мог его читать: глаза закрывались, а в голове шумело, будто от начинающейся простуды. Четыре часа с почтальоншей измотали его на удивление крепко. Странно, что победа досталась ему еще до начала военного похода. Да какая там победа. Он просто сдался, когда она сняла свой балахон через голову. Хотя стоило ей это сделать, как сходство с Паолой пропало: маленькие веснушчатые груди, красноватые колени, немного повернутые внутрь, – нет, ничего похожего. И вообще ничего итальянского. Прохладное твердое тело с тем слабым свечением кожи, которое бывает у англосаксов.

Маркус понял, что засыпает, и укрылся нейлоновым покрывалом. За широким окном стояло сизое море, как будто вышедшее из рамы, линия горизонта в нем высохла и золотилась теперь полоской холодной золы. Он закрыл глаза и представил Петру, сидящую перед клубным компьютером, уткнувшись в первые страницы блога, которые автор забыл или не захотел закрыть, уходя из библиотеки. Останься Садовник в отеле, суровая медсестра пришла бы к нему с этим блогом и заставила бы его говорить с ней. И все бы разъяснилось, так или иначе. Но идти ей было некуда: пустая комната Садовника стояла нараспашку, сам он сидел в придорожном кафе по дороге на Сорренто, а лохматая голова Зампы с невесть где нахватанными репьями лежала у него на коленях.

Всю ночь с пятницы на субботу он провел с анонимным убийцей: читал, вскрикивал от удивления, вставал с кровати, смотрел в окно и снова возвращался к разговору. Наконец грушевые листочки иссякли, и вторая хозяйская бутылка тоже.

Он закончил читать в пять утра и долго лежал в кровати, не в силах заснуть. Сердце билось так сильно, как будто он укололся о коралловый полип Palythoa toxica. Черт бы тебя подрал, ливийский флейтист, да кто ты такой? Дождь все еще не унимался: стучал в жестяном водостоке, звонко брызгал с парадного козырька, а дальше, на паркинге, шуршал и плескался в совершенной темноте.

Маркус лежал с закрытыми глазами и перебирал в памяти служащих «Бриатико», расставляя их в линию по росту, будто на уроке гимнастики. Самые высокие и сильные стояли первыми: доктора, фельдшеры, портье, овощные мальчики. Последним стоял тренер, который мог бы оказаться в начале строя, если бы не упоминался в блоге с таким презрением. Итак, несмотря на все совпадения, дневник убийцы не является дневником Садовника, уж Маркус-то это точно знает. Значит, он принадлежит:

а) тому, кто недурно пишет, хорошо образован, к тому же знаком с нотной грамотой;

б) тому, кто имел постоянный доступ к компьютеру в библиотеке «Бриатико»;

в) тому, кто является наследником Ли Сопры и родился… когда же родился наследник?

Маркус вскочил с кровати, включил свет, открыл путеводитель, купленный на виа Ненци, и сразу нашел в указателе главу: домашние алтари и часовни. Пролистав до нужной страницы, он увидел фотографию, сделанную, судя по всему, с вершины соседнего холма: затерянная в зелени крыша капеллы казалась замшевой, будто шляпка перезрелого подосиновика.

Так… открытая балочная конструкция потолка, ажурные стрельчатые арки над нишей… вот оно! Цветные витражи ручной работы вставлены в окна в 1980 году, в память о перенесении мощей Святого Апостола Андрея из Константинополя в Амальфи. Выходит, окна застеклили в восьмидесятых, а не раньше, и все эти зеленые и синие ломтики, которыми так восхищалась Паола, были новоделом. Разноцветная пленка и свинцовая лента всего-навсего.