Ричард Форд - Спортивный журналист

Разумеется, меня даже не допустили к вступительным экзаменам – ни в Нью-Йоркском университете, ни во всех остальных, которые я уведомил о моем желании поучиться на юридическом. Я и поныне, проходя по Вашингтон-сквер, непременно вспоминаю то время и чувствую сожаления и тоску, слабенькие, впрочем. И думаю обычно о том, что могло бы со мной случиться. Насколько иной была бы моя жизнь? Полагаю – с учетом копошливой, непредсказуемой природы нашего мира, – все сложилось бы в точности как и сложилось, плюс-минус две или три мелочи: развод; дети; изменения в карьере. Жизнь в городке наподобие Хаддама. И в этом есть нечто утешительное, но также и – что уж душой-то кривить – жутковатое.

Вернувшись к Хербу, я записываю: «Херб Уолджер больше не играет в бейсбол».

И на сей раз задумываюсь о том, кому бы я мог сейчас позвонить. 10.45 вечера. Я могу снова позвонить в Провиденс. Возможно – Экс, хотя происходившая в ее доме суета заставляет меня подозревать, что сейчас она уже едет в Поконос или куда-то еще. Могу – в Нью-Гэмпшир, Минди Левинсон. Могу – Викки, в дом ее родителей. Могу – моей теще в Миссию Вьехо, там сейчас всего лишь четверть восьмого, солнце только-только опустилось в пасхальный океан, за Каталину. Могу – Клэрис Уолджер, она, скорее всего, не спит допоздна, пытаясь понять, что стряслось с ее жизнью. Никто из этих людей, я точно знаю, не отказался бы со мной поговорить. Но я также почти уверен, что никто из них большого желания разговаривать со мной не испытывает.

Я опять возвращаюсь к Хербу: «По убеждению Херба Уолджера, настоящая жизнь ежедневно смотрит нам в лицо. Далеко ходить, чтобы найти ее, не нужно».

– Привет, – произносит за моей спиной голос почти морской напевности.

Я разворачиваюсь вместе с креслом и вижу в алюминиевом проеме двери лицо, способное спасти утопающего. Широкая, уверенная в себе улыбка. Фестон из медовых волос с двумя узенькими косичками, уходящими от висков назад в затейливом стиле ученицы частной школы. Тюльпанной чистоты кожа. Длинные пальцы. Тонкая опушка из белесых волос на предплечьях, одно из которых она сейчас легко потирает ладонью. Кюлоты цвета хаки. Белая хлопковая блузка, прикрывающая пару увесистых грейпфрутов.

– Привет, – улыбаюсь в ответ я.

Она прислоняется бедром к косяку. Ноги под подолом кюлотов упруги и блестящи, как кавалерийское седло. Я даже не очень понимаю, на что мне смотреть, – впрочем, широкая улыбка говорит: «Смотри куда хочешь, Джек. Для того Бог все это и создал».

– Вы Фрэнк Баскомб, верно?

Она по-прежнему улыбается – так, точно знает что-то. Секрет.

– Да, верно. – Лицо мое приятно румянится.

Глаза искрятся, брови приподняты. Выражение восторга без каких-либо сомнительных обертонов – манера, заученная в лучших закрытых школах Новой Англии и окончательно отточенная в ранней юности, – простое, но подстрекательское желание сделать так, чтобы тебя приняли без оговорок.

– Простите за бесцеремонность. С тех пор как я здесь, мне все время хочется познакомиться с вами.

– Вы работаете у нас? – спрашиваю я – неискренне, поскольку знаю, и совершенно определенно, что она у нас работает.

Месяц назад я увидел эту женщину в коридоре – не говорю уж о том, что десять минут назад углядел на «Футбольном прогнозе», – и просмотрел ее личное дело, дабы выяснить, хватит ли ее подготовки для кое-каких изысканий. Стажер из Дартмутского колледжа, зовут не то Мелиссой, не то Кэйт. Сейчас я этого точно припомнить не могу, да и зачем? За такими красавицами обычно ревниво присматривает какой-нибудь толстошеий Дартмутский Дэн, с которым она разделяет однокомнатную квартирку в Верхнем Ист-Сайде, совместно тратя их «свободный семестр» на попытки понять, будет ли вступление в брак разумным шагом на данном отрезке времени. Помню, однако, что родом она из Милтона, штат Массачусетс, отец – очень средней руки политик с именем, смутно знакомым мне по анналам спортивной славы Гарварда (он приятельствует с одной из шишек нашего журнала). Я даже могу представить его – невысокий, плотный, ритмично подергивающий плечами приверженец разностильного ближнего боя, поступивший в Гарвард после того, как с отличием закончил школу, а там ставший членом сразу двух университетских сборных, даром что никто из его родных выше картофельного поля подняться не смог. Мне такие обычно нравятся. И сейчас передо мной его солнцеликая дочь, поступившая к нам, чтобы приправить свое резюме интересными деталями, которые пригодятся ей при поступлении в медицинскую школу, – или когда она в самый разгар развода с Дартмутским Дэном займется политикой где-нибудь в Вермонте либо Нью-Гэмпшире. И то и другое – идея отнюдь не плохая.