Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

– Трудно выбрать, – сказал Петр Степанович. – Может, при НЭПе? Или то просто молодость была? Ведь самый лучший кусок жизни – это молодость. А вообще были разные куски… Я на свою жизнь не обижаюсь. Жаль только, что поумнел поздно. Но я все свои мысли успел записать, почитаете, когда умру…

Летом, в августе, оставив отца на попечение Лены, старший сын Петра Степановича с Лидой и сыном Никитой, как обычно, поехали на Волгу – рыбачить. Он никогда не расставался со своей «Спидолой», был в курсе всех новостей, сразу узнал и о московских событиях, а уже по дороге домой – об их благоприятном исходе.

В Харькове ничего не изменилось, отец был в добром здравии – насколько это было возможно в его возрасте и при его общем состоянии здоровья. Дома ждало письмо от среднего брата.

Здоров, брат!

Кілька днів тому одержав від тебе просторого листа, не відповідав, знаючи, що ви у відпустці. Але коли цей лист дійде до вас, ей, напевно, еже повернетеся.

Як почуваϵ себе батько? У вересні хочу, нарешті, приїхати побачитися.

Про життя і ціни не буду писати, бо всім відомо, що в цій справі діється.

Наталка з обома хлопцями півтора місяця назад поїхала в Махачкалу до батьків Володимира, а зараз живе з ними в аулі десь в горах. В своϵму листі вона написала про бідність гірської землі, про велич і багатство наших просторів, які вона оцінила тільки тепер. Про прикрість, що володаріцих просторів зовсім не шанують їх, тому що ці володарі не знають і в упор не бачатъ, звідки береться хліб і всяка благодать. Наталка ще описала, як гірські жінки від джерела носять воду в мідних глеках ϵмкістю 20–25 літрів по крутих стежках і на значну висоту.

Надіϵмося, що в вересні Наталка з хлопцями повернеться назад. Я вже починаю сумувати за ними. Моϵ життя проходить на роботі, де я спілкуюсь з невеличкою кількістю людей. Повернувшись додому після 17-ї години пораюсь біля кіз, кой-що роблю по господарству, але намагаюся знайти і час, щоб побути з онуками. Ціхлопці мені подобаються. Обоϵ дуже активні, темпераментні, дуже цікавляться всім навколо. Коли вони в іншій кімнаті, весь час чути вигуки захоплення, потім свари, плач, потім знову діло, гурчать губами машини, трактори, потім щось малюють і т. ін.

Нещодавно одержав листа від Велорія. Ось що він пише: [30]

«Получил справку из Военной прокуратуры, за что арестовали и кончили Василия Степановича. Сразу по трем статьям: террористическая, диверсионная, контрреволюционная деятельность. По каждой из них – расстрел! Не пойму, зачем три раза? За это все мне дали бесплатный проезд в метро, трамвае и автобусе. Во Львове же улицу его имени новые демократы снова переназвали по-старому, бюст из сквера убрали и предложили мне забрать его и установить на могиле отца. Они, видно, не знают, что у него нет могилы, и где он похоронен – неизвестно. Что теперь делать, не знаю».

Зараз ми дуже заклопотані утриманням свого господарства. Ще треба викопати картоплю, якої, мабуть, буде дуже мало, і вибити соняшник. Мороки так багато, що я не дивлюсь телевизор, не читаю газет. Бриючись вранці, слухаю Бі-Бі-Сі або Свободу і узнаю звідти, що діϵться на білому світі. Так сьогодні вранці і узнав, що Горбачева скинули з посади президента. Може ми будемо свідками ще одного завитка безглуздя [31].

Старший брат сразу же ответил.

Отец, вроде бы, в порядке, но в полной растерянности от политических событий, смысла которых он совершенно не понимает, – к перестройке и к Горбачеву всегда относился подозрительно и вообще, на старости лет, стал большим приверженцем порядка. Он и нас ведь считает непозволительными вольнодумцами. Сейчас не может понять, как можно управлять страной без КПСС (он что-то слышал по радио о ее роспуске).

На Волге мы хорошо отдохнули, рыбалка была замечательная, но, боюсь, это последний раз, что Никита с нами поехал. У него уже своя жизнь, и он с нами немного томился. Василий с Ириной давно отделились, ездят куда-то со своими друзьями, в этом году были в Карелии. А вдвоем Лида ездить не согласится – мало ли что может приключиться.

Но пока о будущем годе думать рано, неизвестно еще что будет вообще со всеми нами. Ситуация какая-то очень мутная, хотя и надежды есть.

Твое письмо получили, вернувшись с Волги, где узнали и про путч, и про его провал (уже на обратном пути). В поезде люди обсуждали эти события, и хотя большинство, вроде бы, радо, что путч провалился, видно, что у людей – каша в голове, почти как у нашего отца. Мои коллеги институтские не лучше. Ты помнишь Приходько, моего соседа по садовому участку, мы там с ним когда-то выпивали. Он дошел до Берлина и рассказывал нам, под пьяную руку, как насиловали немок. Я спросил: и ты тоже насиловал? Он сказал, что не насиловал, а ты ему: совесть не позволяла? Помнишь, что он ответил? Нет, говорит, я боялся, что у меня не получится. Он у нас сейчас тоже отделом заведует, как и я. Так он считает, что Горбачев непозволительно распустил народ, а путчисты хотели снова закрутить гайки, и это правильно. Он, между прочим, сын раскулаченного, и до Горбачева это скрывал, а сейчас чуть что – не прочь об этом напомнить.