Михаил Барышев - Вороний мыс

— Я вот тоже чуть не до утра сидел над отчетом, — сказал Фильченков, зевнул, обдав Степана легким запашком водки и копченой тарани, и похлопал жесткой ладонью по рту. — Баланс никак не сходился. Один проклятущий рублик влез в неположенную строку и путал всю бухгалтерию…

«Часа три бы сейчас поспать… Нет, лучше — четыре», — думал Одинцов, с трудом одолевая сухую тяжесть в напухших веках.

Фильченков принялся длинно и скучно рассказывать, почему не сходился баланс. Перебить его Степан по деликатности характера не решался. Фильченков, не в пример другим маячинцам, и поздоровается всегда первым с инспектором рыбнадзора, про житье, про работу расспросит, про свои дела расскажет. Нравилось Степану и то, что Валентин Павлович не одобрял браконьерства, хотя и советовал Одинцову не брать быка за рога, а сначала к его норову примериться. Работа, мол, у инспектора деликатная, и здешние рыбаки — люди с характером. Не всякого из них строгостями одолеешь, надо к ним потоньше примеряться.

По просьбе Степана, Фильченков выступил на товарищеском суде по делу Бреева общественным обвинителем.

Бреев на суд пришел под хмельком, вины в злостном браконьерстве не признал, а рассуждения Фильченкова слушал с кривой, непонятной Одинцову усмешечкой.

— За одного осетра семь шкур с человека хотите спустить, — зло отругивался Бреев. — Весной по икре пешком ходили, дохлых мальков на полях лопатами сгребали…

Председательствующий стучал карандашом по графину, но Бреев не хотел униматься.

— Ты мне теперь рот не затыкай! — бестолково и растерянно размахивая длинными руками, ярился он. — Раз вытащили сюда, я вам всю правду напрямик выложу. Шампанское пьем, а на спичках думаем сэкономить.

— Верно говорит Василий! — поддержали Бреева из зала.

Стук председательского карандаша о графин терялся в нарастающем шуме.

— Вконец скоро рыбу изведем. Она что, тварь бессловесная, мрет себе потихонечку… На рыбе ведь мы держимся. Что нам без нее в Маячинке делать?

— Ты, Бреев, по существу говори. Объясняй, что тебя касается.

— А меня все касается. От моего осетра рыба в реке не переведется, а вот беды я боюсь.

— На большие дела начальство есть… — твердо перебил его Фильченков. — Наша власть за ними смотрит. Ловко ты вопрос от себя отворачиваешь. Послушать еще — и окажется, что империалисты виноваты в том, что ты незаконника на тоне хапанул. Грамотные стали, все на высокие проблемы переворотить умеем. Нет, ты в первую очередь себя в чистоте соблюдай. С каждого свой спрос, и вина у каждого не общая, а личная.

Бреев взглянул на бухгалтера странно заблестевшими глазами, но, наткнувшись на ответный строгий взгляд Фильченкова, вяло махнул рукой и сел на место.

Валентин Павлович повернулся к Одинцову, сидевшему обок председательского стола.

— Спрос с каждого должен быть за его вину. На других нечего переворачивать, как это Бреев хочет сделать… Только у меня такое есть соображение. Суд наш товарищеским называется, и это забывать нельзя. По-людски к промашкам подходить надо. Где можно, и простить человеку ошибку…

— Тогда в рыбный надзор надо, Валентин Павлович, не инспекторов назначать, а монахов. Они грехи отпускают, — кинул Одинцов реплику.

— Зря ты так, Степан Андреевич, — возразил укоризненным голосом Фильченков. — Кроме инструкции надо еще и придерживаться, что душа подсказывает. Душевность у людей всегда в большой цене…

Бреев при таких словах непонятно хмыкнул и крутнул вихрастой головой. Одинцов пожалел о некстати вырвавшихся у него словах. Если разобраться, то насчет душевности бухгалтер верно сказал.

На Степана не раз накатывали порывы веры в человеческое добро и справедливость. Но случалось в том обманываться. Это всегда расстраивало, заставляло замыкаться, уходить в себя, становиться колючим и нелюдимым. Может быть, потому, что Степан хорошо знал себя. Понимал, что обман не истребит в нем эту веру и через малое время она очередной раз выплеснет наружу. Но жизнь упрямо учила относиться строже к таким наивным порывам, и теперь Степан чаще и без нужды растопыривал во все стороны колючки.

Фильченкова поддержал бригадир ловецкой бригады Шерстобитов.

— Насчет власти тут говорили. Я так понимаю: на власть надейся, но и сам не плошай. И за малым делом, и за большим глаз требуется. Потому в первую очередь самим мараться нельзя. Учти, Бреев, пакостничать под носом не позволим. Сами изловим, хуже будет. Три раза окунем, а два вытащим. Дадим водицы хлебнуть не в то горло — и сразу очухаешься…