Джон Кракауэр - В диких условиях

Второго июля Маккэндлесс закончил читать «Семейное счастье» Толстого. В книге он отметил несколько особенно тронувших его пассажей:

Недаром он говорил, что в жизни есть только одно несомненное счастье – жить для другого…

Я прожил много, и мне кажется, что нашел то, что нужно для счастья. Тихая, уединенная жизнь в нашей деревенской глуши, с возможностью делать добро людям, которым так легко делать добро, к которому они не привыкли; потом труд, – труд, который, кажется, что приносит пользу; потом отдых, природа, книга, музыка, любовь к близкому человеку, – вот мое счастье, выше которого я не мечтал. А тут, сверх всего этого, такой друг, как вы, семья, может быть, и все, что только может желать человек.

Затем, третьего июля, он закинул за спину свой рюкзак и отправился в тридцатикилометровый поход к отремонтированному участку дороги. Преодолев за два дня половину пути, он под проливным дождем вышел к системе бобровых запруд, преграждавших дорогу к западному берегу реки Текланика. В апреле они были еще скованы льдом и не являлись серьезным препятствием. Но теперь он просто должен был напугаться, увидев, что тропа уходит под воду озера площадью в гектар с лишним. Не желая идти по грудь в мутной воде, он вскарабкался на крутой холм, обошел пруды с севера и спустился к реке у одной из быстрин.

Шестьдесят семь дней назад, когда он впервые форсировал реку при минусовых температурах апреля, она была смирным ручейком по колено глубиной, и он просто перешел ее обычным шагом. Но теперь, 5 июля, напитанная дождями и талыми водами, спускавшимися с высокогорных ледников Аляскинского хребта, Текланика была на пике своей мощи.

Окажись он на противоположном берегу, и до шоссе было бы уже рукой подать, но сначала для этого нужно было преодолеть тридцатиметровую водную преграду. Мутная от ледниковых отложений вода цвета цементного раствора была ненамного теплее льда, из которого только что получилась. Перейти этот мощный, ревущий громче товарного поезда поток не представлялось возможным. Во-первых, было слишком глубоко, а во-вторых, течение моментально сбило бы Маккэндлесса с ног и увлекло бы за собой.

Маккэндлесс плохо плавал, а некоторым из знакомых еще и признавался, что откровенно боится воды. Пытаться перебраться через реку вброд или даже на самодельном плоту было для него слишком рискованно. Чуть ниже по течению от тропы Текланика взрывалась хаосом пенистых бурунов, вливаясь в узкое ущелье. При такой скорости потока его унесло бы на эти пороги еще на полпути к противоположному берегу.

«Катастрофа… Отрезан дождями. Перейти реку невозможно. Одиноко, страшно», – написал он в тот день в дневнике. Он пришел к правильному выводу, что при попытке перебраться через Текланику именно сейчас и именно в таких условиях его, скорее всего, унесет течением, и он погибнет. Такой самоубийственный вариант развития событий ему совершенно не подходил.

Если бы Маккэндлесс прошел всего полтора километра против течения реки, он бы обнаружил, что там река разливается и превращается в лабиринт переплетенных каналов. Проверив эти каналы путем проб и ошибок, он смог бы найти места с глубиной всего по грудь. Учитывая скорость течения, можно предположить, что его сбило бы с ног, но он, отталкиваясь от дна и подгребая по-собачьи, почти наверняка смог бы достичь противоположного берега до того, как его снесет в ущелье или лишит сил гипотермия.

Тем не менее, и это было бы для него слишком рискованно, а в тот момент идти на такой риск у Маккэндлесса не было никакого резона. За время жизни в глуши ему удавалось вполне удачно справляться со всеми проблемами. Вероятнее всего, он понимал, что если набраться терпения и подождать, уровень реки со временем упадет и у него появится возможность безопасно перейти на другую сторону. В результате, взвесив все за и против, он принял наиболее разумное решение. Маккэндлесс развернулся и отправился на запад. Обратно в сердце капризной и переменчивой тундры, к автобусу.

Здесь Природа была чем-то диким и пугающим, хотя и прекрасным. Я с трепетом смотрел на землю, по которой ступал, на то, что создали здесь Силы, на облик сотворенного, на материал, из которого творили. То была Земля, о которой мы знаем, что она была создана из Хаоса и Изначальной Ночи; не как сад для человека, а никому не дарованный мир. Не луг, не пастбище, не лес, не поле под паром, не пашня и не пустошь. То была естественная поверхность планеты Земля, какой она была создана на веки веков – не затем, как мы считаем, чтобы служить обиталищем человеку, нет, создана Природой, а человек пусть пользуется ею, если сумеет. Природа не имела в виду человека. Это – Материя, исполинская и грозная; это не Мать-Земля, о которой мы слышали, по которой ему ступать и в которую лечь – нет, даже сложить в ней свои кости было бы для него дерзостью – это обиталище Необходимости и Рока. Здесь ощущается присутствие силы, которая не обязана быть доброй к человеку. Здесь место для суеверных языческих ритуалов – а если для людей, то более близких скалам и диким животным, чем мы. Мы проходили здесь с некоторым трепетом, иногда останавливаясь, чтобы набрать черники, у которой здесь особый, пряный, вкус. Быть может, у нас, в Конкорде, там, где сейчас растут сосны и лес устлан листьями, были некогда жнецы и сеятели; но здесь человек не нанес земле ни одного рубца; здесь были образцы того, из чего Богу было угодно создать этот мир. Чего стоит посещение музея, где показывают несметное число различных предметов, когда здесь вам покажут поверхность звезды и первозданную материю в ее естестве! Начинаешь страшиться своего тела; эта материя, в которую я заключен, стала мне такой чужой. Я не боюсь духов и призраков, ведь я сам – один из них; их может бояться мое тело, а я боюсь тел, страшусь встречи с ними. Какой Титан овладел мною? Что говорить о тайнах! Вдумайтесь в нашу жизнь на природе – где мы ежедневно видим материю и соприкасаемся с нею, – со скалами, с деревьями, с овевающим нас ветром! Твердая земля! Реальный мир! Здравый смысл! Соприкосновение с ними! Кто же мы? Где же мы?