Джон Кракауэр - В диких условиях

Я обернулся как раз в тот момент, когда мусорный пакет, куда я бросил спичку, которой зажигал плитку, полыхнул открытым огнем. Я за считаные секунды затушил пламя голыми руками, но оно все-таки успело прямо у меня на глазах уничтожить большой участок внутренней стенки палатки. Вшитая в полотнище молния не пострадала, и палатка осталась более или менее водонепроницаемой, но теперь в ней стало градусов на пятнадцать холоднее.

Почувствовав боль в левой руке, я осмотрел ее и обнаружил розовый рубец ожога. Тем не менее, в основном мои мысли были заняты тем, что это была чужая палатка. Я позаимствовал этот недешевый предмет у своего отца. Палатка была совсем новенькая, еще с магазинными бирками, и отец отдавал ее мне с огромной неохотой. Несколько минут я ошарашенно сидел в воняющей паленым волосом и расплавленным нейлоном палатке и смотрел, во что превратилось это некогда уютное убежище. Надо отдать мне должное, подумал я, у меня настоящий талант оправдывать самые худшие ожидания старика.

Мой отец был человеком очень сложным, внешней неуравновешенностью и резкостью маскировавшим крайнюю неуверенность в себе и обилие комплексов. Если он хоть раз в жизни признал собственную неправоту, то это случилось точно не при мне. Но это именно он, наш воскресный альпинист, научил меня взбираться на горы. Именно он, когда мне было всего восемь лет от роду, купил мне мой первый ледоруб и веревку, а потом взял с собой в Каскадные горы, чтобы подняться на Южную Сестру, простейший с альпинистской точки зрения вулкан, расположенный неподалеку от нашего тогдашнего дома в Орегоне. Ему и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день я попытаюсь посвятить горам всю свою жизнь.

Будучи добрым и душевно щедрым человеком, Льюис Кракауэр любил нас, пятерых своих детей, характерной для многих отцов деспотической любовью. Будучи человеком, одной из главных черт характера которого была тяга к конкуренции и постоянному соревнованию с окружающими, он выстроил себе соответствующую картину мира. Жизнь, с его точки зрения, была сплошным турниром. Он читал и перечитывал книги Стивена Поттера (английского писателя-сатирика, придумавшего термины one-upmanship , то есть стремление любой ценой быть первым, и gamesmanship , то есть умение выигрывать пусть сомнительными, но не запрещенными приемами), относясь к ним не как к образчикам социальной сатиры, а как к сборникам полезных практических советов. Он был предельно амбициозен, и качество это, как и в случае Уолта Маккэндлесса, передалось по наследству его отпрыскам.

Еще не записав меня в детский сад, он уже начал готовить меня к блестящей карьере в медицине (или, если не получится, то, на худой конец, в юридической области). На Рождество и дни рождения он дарил мне многотомные энциклопедии, микроскопы и наборы «Юный химик». С первых до последних классов школы все дети нашей семьи должны были приносить пятерки по всем предметам, получать медали на научных олимпиадах, становиться королями и королевами школьных вечеринок, избираться в органы студенческого самоуправления. Таким, и только таким, образом, говорил он, мы сможем попасть в правильный колледж, который, в свою очередь, откроет перед нами двери медицинского факультета Гарварда. Так, и только так, может выглядеть самый верный путь к осмысленному будущему, личному успеху и долгой счастливой жизни.

Поколебать веру отца в этот шаблон невозможно было ничем. Ведь, как ни крути, сам он пришел к успеху и благосостоянию именно по этой тропинке. Но я не хотел быть клоном своего отца. Осознав это еще в подростковом возрасте, я начал постепенно отходить от отцовского плана, а потом и вовсе резко свернул с уготованной им для меня дороги. Восстание это закончилось огромным скандалом. От грозных ультиматумов в окнах нашего дома дребезжали стекла. К моменту моего отъезда из орегонского Корваллиса в заштатный колледж, где никакого плюща и в глаза не видывали, я с отцом уже практически не разговаривал, а если и разговаривал, то только сквозь зубы. А когда, закончив четыре года спустя колледж, я не пошел ни в Гарвард, ни в какой-нибудь медицинский, а стал вместо этого плотником и вольношатающимся любителем скалолазания, пропасть между нами стала почти непреодолимой.

Необычную свободу и определенную ответственность мне дали почувствовать еще в раннем детстве. По идее, я должен бы был быть за это очень благодарен, но никакой благодарности не чувствовал. Наоборот, я чувствовал, как на меня давят отцовские ожидания. Мне вдолбили, что поражением следует считать все, кроме победы. Подобно великому множеству других впечатлительных сыновей, я принимал всю эту риторику за чистую монету. И именно поэтому позднее, когда на свет вылезли древние фамильные секреты, когда я вдруг заметил, что это божество, требовавшее от всех совершенства, само так далеко от этого совершенства, что оно просто даже никакое и не божество… ну, я просто не смог махнуть на это рукой. Я ослеп от всепожирающей ярости. Узнав, что он простой смертный, да еще и обычнейший из обычных, я не смог ему это простить.