Лидия Гуардо - Исповедь. Пленница своего отца

Время от времени один из них, тот, что понаглее, пытался с нами заговорить. Но поскольку мы ничего не отвечали, то в конце концов они потеряли к нам интерес.

Листовки, развешенные на бортах грузовика, постепенно приходили в негодность, но Старик упорно менял их по мере необходимости на новые экземпляры.

Я уже не обращала внимания на то, что в них было написано, как будто это произошло не со мной, а с кем-то другим.

У Нади начали округляться и выпирать вперед груди. У меня тоже.

Когда Старик это заметил, то попытался этому помешать.

Он начал обматывать нам грудь полосами материи так, чтобы ткань сдавливала ее и чтобы та оставалась плоской. Однако это оказалось невозможным. Наши груди все равно постепенно становились выпуклыми, и Старик ничего не мог с этим поделать. Природа была намного сильнее.

У него имелся календарь, в котором он отмечал даты месячных Нади. Когда они начались и у меня, он стал отмечать в своем календаре и их. Я не знала, зачем он это делает. Надя тоже. Никто нам об этом ничего не рассказывал.

Мы поняли это лишь тогда, когда Старик решил, что Надя должна родить от него ребенка.

Он заявил ей, показывая на календарь:

— Ты уже достигла того возраста, когда можно рожать детей. Вот и родишь мне ребенка! Мы просчитаем, какой для этого будет самый подходящий момент.

Позже Старушка объяснила Наде, что для того, чтобы узнать, когда это может произойти, нужно вести счет дням. Надя не хотела рожать ребенка от Старика. Она принялась плакать и стала отказываться отдаваться ему: она пряталась, а когда он ее находил и пытался увести с собой, то упиралась.

Старик серьезно увлекся идеей зачать ребенка и прикасался к Наде только тогда, когда она была физически готова к зачатию. Чтобы его обмануть, она надрезала себе кожу лезвием бритвы и затем промокала ватой, чтобы на той осталась кровь и чтобы можно было заставить Старика поверить, будто у нее менструация.

Старик, пытавшийся вести скрупулезный учет, вскоре запутался в своих прогнозах, и это его очень злило.

Так продолжалось в течение многих месяцев.

Надя безумно боялась забеременеть, а потому несколько раз пыталась сбежать, но Старик неизменно ее ловил. Она даже стала подумывать о том, чтобы наложить на себя руки, однако решиться на подобную крайность не смогла.

Брюно удалось передать ей весточку через одного из своих приятелей: тот умудрился переговорить с Надей, когда Старик был чем-то занят. Брюно пообещал Наде, что приедет за ней, когда ей исполнится восемнадцать лет и, следовательно, Старик уже не сможет запретить ей уехать вместе с братом.

Самое трудное заключалось в том, чтобы вырвать ее из лап Старика.

Он был очень недоверчивым и боялся, что она сбежит, а потому старался не выпускать ее из виду.

— Когда у тебя родится мальчуган, ты уже не сможешь убежать, — то и дело говорил он ей.

Я не знаю, что она делала для того, чтобы не забеременеть, но ей это удалось. На следующий день после того, как ей исполнилось восемнадцать лет, Надя едва могла усидеть на месте — с таким нетерпением сестра ждала того момента, когда за ней приедут Брюно и его приятели.

Брюно стал взрослым.

Теперь он был рабочим в типографии, где ранее обучался печатному мастерству, и уже даже снял для себя небольшую квартирку в Париже, адрес которой держал в тайне. Он знал, что Старик никогда не откажется от стремления снова подчинить его себе.

Как-то раз Брюно приехал на стоянку, чтобы забрать Надю. Он припарковал автомобиль неподалеку. Когда Старик зашел в бистро, чтобы выпить там стаканчик-другой, Надя сумела отомкнуть дверцу грузовика и выскользнула наружу. Меня она ни о чем не предупредила. Я не сразу заметила, что она куда-то исчезла.

Я опорожняла пивные бутылки, в которые нам приходилось мочиться, как вдруг обратила внимание на то, что Нади в кабине уже нет.

— Надя! Надя! Ты где?

Я увидела, что дверца грузовика открыта, и тут же обо всем догадалась.

— Надя, подожди меня! — крикнула я. — Я пойду с тобой!

Я окинула взглядом стоянку, но на ней не было ни души.

Тогда я уселась в глубине кузова и заплакала.

Теперь я осталась совсем одна.

После исчезновения Нади у нас дома стало как-то пусто, и Старик теперь думал только о том, как бы ему заполнить эту пустоту.

Теперь кроме него на ферме осталось только три обитателя: немецкая овчарка, Старушка и я.

Вот с этими тремя ему и приходилось удовлетворять свою похоть. Да, именно так — он удовлетворял ее и с псом тоже, причем в течение нескольких лет. Они занимались этим втроем — Старик, Старушка и собака, — и не только тогда, когда Старик и Старушка были пьяными. Поскольку я принимать в этом участия не хотела, Старик как-то вечером заставил меня подышать эфиром и затем подтолкнул пса забраться на меня. К счастью, я стала уже маловосприимчивой к эфиру и сразу поняла, что задумал Старик. Сопротивляясь, я несколько раз так сильно ударила пса, что он, только лизнув мне ноги, отскочил прочь.