Лидия Гуардо - Исповедь. Пленница своего отца

Брюно, сжав кулаки, стоял перед Надей, а та пряталась за его спиной.

— Я не цыган. Моя фамилия — Гуардо.

— Цыган Гуардо! Цыган Гуардо!

Поднялся такой шум, что Старушка, выглянув в окно, крикнула, чтобы мы немедленно возвращались домой.

Мы поплелись к своему подъезду. Остальные дети пошли вслед за нами, выкрикивая: «Цыган Гуардо!.. Цыган Гуардо!.. Трус Гуардо!..»

Едва мы вошли в свою квартиру, как Старушка принялась на нас орать:

— Вы испачкались в грязи, как свиньи! Стоит оставить вас одних на пять минут, и вы тут же начинаете безобразничать!

Надя сказала ей, что это папа разрешил нам пойти погулять во двор и что ей не за что нас ругать. Старушка ей ответила: «Вот я тебя сейчас помою! Ты у меня узнаешь!»

Она посмотрела на Надю злобным взглядом, а затем мы разошлись по своим комнатам.

Вскоре я услышала, как Старушка открывает в ванной краны с водой. Затем она, вся раскрасневшаяся, зашла в нашу комнату и сказала: «Надя, немедленно иди сюда!» Та даже не пошевелилась. Когда же Старушка попыталась схватить ее за руку, она, увернувшись, убежала в комнату Брюно и крикнула оттуда:

— Я все расскажу папе! Он, когда вернется, устроит тебе взбучку!

Брюно встал перед дверью своей комнаты, пытаясь помешать Старушке туда войти, и она дала ему пощечину. Однако Брюно такой удар был нипочем.

Видя, что Брюно ее не пустит, Старушка начала орать и орала все громче и громче. Затем она вернулась в нашу с Надей комнату и схватила меня за руку.

— Пойдем со мной, маленькая грязнуля! Ты ничуть не лучше своей сестры!

И потащила меня в ванную.

Когда я зашла внутрь, там ничего не было видно.

Ванная так сильно наполнилась паром, что казалось, все вокруг погрузилось в густой туман. Я только слышала шум текущей воды и чувствовала, что вот-вот задохнусь от горячего пара.

Старушка раскраснелась, ее волосы свисали слева и справа от лица, как истертые половые тряпки. Она начала срывать с меня одежду и бросать ее на пол, залитый водой. Мне стало очень страшно, но она держала меня так крепко, что я не смогла бы вырваться и убежать.

— Ты сейчас примешь ванну — да-да, примешь ванну, — и я помою тебя. Я доберусь до твоих самых труднодоступных уголков!

Она схватила меня поперек тела и, поскольку моя кожа стала скользкой от пара, сжала так, что я уже не могла дышать.

Затем Старушка опустила меня в ванну.

В первое мгновение я ничего не почувствовала — мне только показалось, что вода такая же холодная, как промокшая от дождя одежда. Затем вдруг стало очень больно. Я закричала, и в рот стал проникать вездесущий пар.

Вода в ванне была горячей, как кипяток.

Я, наверное, потеряла сознание, потому что не помню, что происходило потом.

Когда я пришла в себя, то первым делом посмотрела на свои ноги и живот. Они были багрово-красными. От кожи кое-где отслоились частички и теперь плавали на поверхности воды. Мне было так плохо, что я не могла даже говорить.

— Смотри, это отстает грязь. Ты такая нечистоплотная, что грязь въелась в твою кожу!

Старушка схватила щетку и принялась изо всех сил тереть мои ноги, отдирая пласты кожи. На них виднелась кровь, которая, попадая в воду, расплывалась в разные стороны красноватыми пятнышками. Старушка схватила с полки над умывальником какой-то флакон и вылила все его содержимое на мой живот, продолжая тереть меня щеткой. У меня сильно защипало между ног: горячая вода обжигала половые губы.

— Вот увидишь, какой я тебя сделаю чистой, маленькая дрянь!

Она говорила это не мне — она прошипела это сквозь зубы как бы самой себе.

Старушка частенько произносила точно такие же слова, когда мыла посуду или чистила столовые приборы. Она делала это сильными решительными движениями, добираясь даже до самых труднодоступных уголков.

Мне вдруг стало холодно. Очень холодно. Я почувствовала сильную боль в нижней части туловища и теперь думала только о том, как бы мне избавиться от этой боли, едва не сводившей меня с ума.

Дверь в ванную вдруг резко распахнулась, и в нее заглянул Старик.

Он тут же начал орать:

— Что ты делаешь, Люсьен? О боже, что ты тут творишь…

Он отпихнул Старушку в сторону и посмотрел на меня.

Я всхлипывала и дрожала. Мне еще никогда не было так плохо, как в тот момент: я не могла пошевелить не то что рукой или ногой, но даже губами. Возникло ощущение, что меня прокалывают раскаленными докрасна иголками и что каждый удар моего сердца отдается болью во всем теле.