Дональд Крик: Мартин-Плейс

Примчавшись из умывальной, Томми скомандовал:

— Пошли! Бери письма, и смываемся.

Дэнни собрал пачки и встал.

— Всего, мистер Риджби, — сказал Томми, проходя мимо стола старшего клерка.

— Всего хорошего, Томми, — Риджби улыбнулся и подозвал Дэнни. — Ну, как прошел ваш первый день, Дэнни?

— Все было понятно, мистер Риджби.

Риджби кивнул.

— Я так и думал. Сложности возникают позже. — Он поглядел вслед исчезающему в дверях Томми. — Идите-ка, а то до почтамта вам его не догнать.

Томми нетерпеливо ждал у выхода.

— Если ты будешь трепаться со стариком, — сказал он сердито, — то проторчишь там до ночи. Он запирает хранилище. Запирает окна. Запирает входную дверь. Гасит свет. Можно подумать, будто он тут хозяин.

— Наверное, привычка, — сухо ответил Дэнни. Салливен начинал его раздражать.

— Привычка? — в голосе Томми звучало презрение. — Ему это нравится! Уж я-то знаю старого хрыча.

Сдерживая злость, Дэнни шел рядом с ним по Мартин-Плейс. Томми подвел его к шпалере почтовых ящиков.

— Видишь? — указал он. — Город, пригороды, штат, другие штаты, заграница. Теперь понимаешь, почему мы сортируем письма по разным пачкам? Опускай каждую в нужную щель. Смотри не напутай!

Дэнни взбесился:

— Ты что, думаешь, я буду нарочно рассовывать их не туда?

— Ах, ты так! — обиделся Томми. — Смотри, какой умник выискался! Так чего же мне зря время тратить? — и он сбежал по ступенькам почтамта.

Дэнни так злобно рассовывал оставшиеся пачки по ящикам, что двое каких-то мужчин засмеялись. Покончив с письмами, он в нерешительности прислонился к колонне, глядя сверху на цветочные лотки. Его томило ощущение, что день прошел на редкость плохо. Затем, повинуясь внезапному порыву, он повернулся и пошел назад по Мартин-Плейс.

Когда он остановился возле антикварного магазина на углу, город уже закутался в серое одеяло сумерек. Он взглянул на здание напротив: огромные бронзовые буквы «Страховая компания «Национальное страхование»" стояли на страже над каменным гербом и свитком с девизом, который невозможно было разобрать. Окна общего зала теперь только тускло поблескивали, но на верхнем этаже ярко светилось большое окно. Наверное, кабинет Рокуэлла, подумал Дэнни, пристально глядя на него, словно набираясь уверенности для завтрашнего дня. Над углом парапета с флагштока безжизненно свисал флаг — символ, как внушали учебники истории, столько в себе воплощающий. Взгляд Дэнни скользил все ниже, и здание запечатлевалось в его сознании — ободряющее, исполненное внутренней значительности, столь же прочно утвердившееся в жизни города и всей страны, как его фундамент в земле. Дэнни почувствовал, что разочарование этого первого дня уходит в прошлое, как ушла в прошлое школа — изрезанная парта, чернильница, высокие зарешеченные окна. Его сознание уже нащупывало опору, как усики виноградной лозы, пересаженной в новую почву. Будущее будет лучше прошлого, оно все принадлежит ему, и оно необъятно.

Дэнни стоял спиной к огню в «диванной» — название, заимствованное его матерью из викторианских романов, которыми она зачитывалась в девичестве. Но комната совсем не походила на загроможденную безделушками парадную комнату XIX века, хотя сам дом на Токстет-роуд строился по образцу викторианских полуособняков. В свои золотые дни он был респектабельным обиталищем преуспевающих коммерсантов, соседом великолепнейших домов Сиднея; но по мере того, как заводы надвигались на Глиб и особняки делились на квартиры, этот дом утрачивал былую надменность, как свита короля, лишившегося трона.

Опустив газету, Деннис О’Рурк поверх очков близоруко прищурился на сына.

— Такие большие компании выдерживают всякие передряги, — сказал он. — Если повезет, можешь дослужиться до чего-нибудь стоящего — станешь там одним из заправил.

И Дэнни согласился, как соглашался в течение всего обеда. Он понимал, какие радужные перспективы рисует сейчас фантазия его отца. По сравнению с фабрикой, с ее табельными часами, грохотом и грязью любая контора казалась седьмым небом обеспеченности и комфорта. Она сулила то самое «райское житье», которое, по мнению Денниса, было у администрации щеточной фабрики «Аргус».

Его жена подняла глаза от носка, который штопала.

— Дэнни должен уповать не на удачу, — сказала она, — а на свою старательность и на помощь господа.

Ей было пятьдесят лет, а из-за худого, изможденного лица она казалась даже старше; и все же в ней жило кремневое упорство, неотъемлемое от враждебности, которую она испытывала к этому району и к своему мужу, по чьей милости она оказалась тут.