Дональд Крик - Мартин-Плейс

Услышав шаги в коридоре, Риджби поднял глаза. Это уходил Холском — в полном одиночестве. Вот он уходит, получив за свою службу часы с цепочкой и речь от имени компании. Риджби открыл ящик стола, чтобы достать книгу, увидел лотерейный билет — «десять тысяч фунтов за шиллинг» — и криво усмехнулся. Но теперь он обязан испробовать любую возможность, обещающую выход, даже эту.

Намыливая руки, Томми Салливен покосился на Дэнни у соседнего умывальника.

— Сегодня в зале была церемония, — сказал он. — Все шишки собрались. Провожали старика Холскома.

— Он ушел на пенсию?

— На пэ-энсию, — повторил Томми ядовито. — Интересно, кто теперь будет верховодить статистикой?

— Я, например, — лицо Дэнни скрылось в складках полотенца.

— А, поди ты знаешь куда! Раньше меня тебе статистиком не стать. Тут как заведено? Все ждут, чтобы кто-нибудь ушел или помер, и продвигаются на одну ступеньку. А я уже на ступеньку выше тебя.

— Ну, если тут так заведено, то почему мистер Риджби еще не управляющий?

Этот довод был неопровержим, и Томми задумался.

— А правда, почему это старый хрыч застрял? Мямля он, вот в чем дело. Умишка не хватает.

Арт Слоун отошел от писсуара, застегивая брюки.

— Тот, кто умен, — сказал он, — тут вообще не задерживается, а старается отсюда выбраться, да поскорее.

Томми смерил его презрительным взглядом.

— Значит, вам тут торчать до скончания века.

— Ровно столько, сколько мне понадобится, — снисходительно усмехнулся Слоун. Он был в прекрасном настроении. Накануне они с Пегги прошли отборочные испытания перед танцевальным марафоном в «Палэ». А сегодня вечером он забежит в спортклуб с Чиком. Устанет? Усталость не для тех, кто задумал стоящую вещь.

Когда Слоун вышел из умывальной, Салливен сказал Дэнни:

— И чего треплется дурак? Посмотрел бы на себя со стороны, так нет! Просто втирает нам очки, чтобы мы думали, будто он сам ушел, когда его выгонят.

— Ну, положим, свою работу он ненавидит, — ответил Дэнни. — Это сразу видно.

— Он в некотором роде и себя ненавидит. Он же знает, что ничего из него не выйдет, вот и разоряется, как он уйдет и прочее. При Фиске он бы прикусил язык, будь спок.

Дэнни вытирал руки и думал о Слоуне: каждое утро тот садится за свой стол, и каждый раз кажется, будто это непредвиденная, хотя и ежедневная, случайность.

— По-моему, он верит в себя, — заметил он.

— А! Ты его не знаешь, как я его знаю! — стоял на своем Томми. — Говорят же тебе, что он последнее трепло.

«Вроде тебя», — подумал Дэнни и вышел из умывальной. Взяв шляпу и пальто, он направился к двери, по пути попрощавшись с Риджби. В кармане у него было тридцать шиллингов, и он мог два дня отдыхать от претворения в жизнь жалких остатков той увлекательной повести, которую сочинил для себя в первые дни своей работы в «Национальном страховании».

Поднявшись по Маркет-стрит на гребень холма, он увидел мост и бухту, тихо розовеющую в лучах заходящего солнца. Завтра он снова встретится с Изер перед лавкой Митфорда, но они не пойдут в Университетский парк и не станут гулять по соседним улицам, а сядут на трамвай и поедут в Ботанический сад. Там можно отыскать такие укромные места, что мир, от которого ты бежишь, вдруг перестает быть реальностью, — лужайка среди шелестящей чащи бамбука или скамья под гигантской магнолией, ветви которой могли бы укрыть десяток палисадников на Токстет-роуд. И только когда сгущающиеся сумерки напомнят, что время уже позднее, придется признать, что это всего лишь игра в прятки и они ведут себя, как школьники, сбежавшие с занятий.

Но завтра они в последний раз сыграют в эту детскую игру — в последний раз Изер встретит его, держа под мышкой учебник, якобы по дороге к Мери Брюэр, которая обещала помочь ей с алгеброй. В прошлую субботу они твердо об этом договорились.

Прильнув к его плечу на скамье под магнолией, Изер поглядела на него и сказала:

— Поговори со мной о чем-нибудь, Дэнни.

Ее наивность привела его в восхищение, и только потом ему вдруг показалось, что это не было настоящим задушевным разговором. Изер принимала любое его утверждение с таким нерассуждающим восторгом, что потом ему чудилось, будто он выступал перед равнодушной и глуховатой аудиторией.

Но когда он заговорил об их встречах, она обиженно надулась. Он сказал:

— Нельзя же тебе без конца беспокоить Мери Брюэр. Я могу приходить к вам и помогать тебе. Твоя мать привыкнет ко мне и начнет отпускать тебя со мной по субботам.