Поль Генри де Крюи - Борьба с безумием

- Это поразительно действует на моральное состояние персонала, - говорит Донна Пилларс, организатор этой простенькой с виду науки о веселье. - Надзирательница, принимавшая участие в игре, пришла в дежурку, продолжая смеяться, и высказала мнение, что веселье замечательно усиливает действие новых лекарств.

- Нагружайте их каким-нибудь делом, если даже они делают его не очень хорошо, - поучает Джек своих 107 «докторов».

За столом сидит леди, рисуя картину цветными карандашами на ватманской бумаге. Ее начали лечить серпазилом и риталином всего два месяца назад, когда главным ее занятием было бегать но палате взад и вперед с дикими завываниями и главным развлечением было налетать на сестру-надзирательницу, когда та отворачивалась. А те­перь она учтиво говорит надзирательнице: «Не хотите ли посмотреть, как у меня получается?» - и благодарит ее за карандаши и бумагу. Больные очень самобытны и вовсе не злы.

Вот другая больная, для которой рисование стало большим делом. Два года назад она развлекалась несколь­ко своеобразно. Она не могла тогда ходить и даже стоять. Сидя в своем кресле-каталке, она получала дьявольское удовольствие, подстрекая других больных на всякие па­кости, и радовалась, если ей удавалось вызывать ссоры, драки, скандалы, бунты. Это был Гитлер в образе женщины. Но вот под влиянием новых лекарств и таинственной силы любви, проявляемой надзирательницами, эта бес­новатая интриганка постепенно перешла от цветных ка­рандашей к живописи масляными красками. Ее картины настолько хороши, что она продает их, зарабатывая себе на повседневные расходы и даже больше.

- Что я собой представляю по сравнению с сестрами-надзирательницами?- говорит Джек Фергюсон. - Ничто. Вся моя роль сводится к тому, что я отпускаю им лекарства для раздачи больным. Но они, кроме того, дают больным свою любовь, без которой лекарства ничего не стоят.

С сияюшеи улыбкой Джек говорит о том, как вознаграждены сейчас его 107 «докторов». Годами им прихо­дилось выполнять самые унизительные, самые грязные и противные обязанности в уходе за этими жалкими, отвер­женными, бестолковыми людьми, не способными даже про­изнести слово благодарности. Но вот эти воскресшие па­циентки стали отвечать им любовью на любовь. «Семь лет я здесь нахожусь и впервые вижу, что кто-то стара­ется мне помочь», - говорит женщина, пробивающаяся к свету из многолетнего черного кошмара. Надзиратель­ница мягко ее поправляет: «Это ваше здоровье улучши­лось настолько, что вы стали понимать наши старания вам помочь».

Молодая женщина Мэри Элин спасена новыми лекар­ствами от полного умственного распада. Она уже подго­товлена к выписке. Она счастлива в этот день и собирает цветы в лесу на большом канале 1 раверз вместе с миссис Эвелиной Дрэйк, старшей надзирательницой двадцать пя­того корпуса.

- Миссис Дрэйк, я знаю, что в основном мне помогли новые лекарства, - говорит Мэри Элин. - Но вы и ваши девушки внушили мне чувство доверия, вы оторвали меня от самой себя и научили интересоваться жизнью других людей, и это помогло мне снова найти себя. Вы ведь всегда верили, миссис Дрэйк, что я поправлюсь, правда? Даже До этих новых лекарств?

Мэри Элин была отъявленной хулиганкой, настолько злой и опасной, что ее приходилось держать вне контакта с другими больными. И вот ее выписывают из больницы; она прекрасно будет жить на попечении семьи. Она снова расцвела и превратилась в милую девушку, какой была до своего помешательства.

Эвелина Дрэйк рассказала мне много историй о боль­ных вроде Мэри Элин. Поздний вечер жизни миссис Дрэйк дышит радостью. Это тип спокойной, улыбающейся, лас­ковой женщины, очень подходящей для роли любимой тетушки, понимающей вас с полуслова. Она подводит итог переменам, которые произошли в больнице Траверз-Сити за последние два года; она рассказывает об этом лучше, чем сам Джек...

- Когда я пришла сюда молодой женщиной, я испы­тывала чувство безнадежной тоски и тяжелого раская­ния - в чем, она не говорит - и чувство глубокой симпа­тии к этим несчастным созданиям.

- А теперь? - спросил я ее.

- Теперь я уж старуха. Пришло время передавать свою работу молодым.

И Эвелина Дрэйк подводит краткий итог:

- Чувство симпатии у меня сохранилось и по сей день. А чувство безнадежной тоски прошло совсем.

Все, должно быть, согласятся с тем, что нежная, лю­бовная забота - похвальная вещь. Но сама по себе любовная забота не может вернуть к ясному сознаниюбольных с далеко зашедшими формами слабоумия. И уж, конечно, не тех жалких, потерявших человеческий образ «кошек и собак», которых Джек настойчиво отбирал для лечения. Но вот что остается для меня загадкой: почему сестры-надзирательницы так щедро расточали нежную, любовную заботу и в прошлые годы - до того, как Фергюсон ввел в практику новые лекарства? Почему они не отдавали свою ласку и заботу только больным с ранней формой безумия, которые имели некоторые шансы на са­моисцеление? Почему они расходовали свои нежные чув­ства на безнадежных больных с запущенной, непобедимой формой безумия? Почему не сажали этих потерянных лю­дей в «змеиную яму»? Почему в больнице Траверз-Сити вообще не было «змеиной ямы»?