Нина Федорова - Уйти по воде

Как хорошо оказалось жить! Просто жить и быть на свете Она не могла даже усидеть на месте толком, все время хотелось прыгать, бегать, куда-то лететь. «Скакаше, играя». «Веселыми ногами».

Однажды, дожидаясь Костика, от нечего делать опираясь руками на стол в большой комнате и подпрыгивая «веселыми ногами», Катя заметила на столе давнишний, еще весенний «Приходской листокъ», который выпускался в ее храме каждый месяц, – расписание служб, краткий перечень приходских новостей и проповедь отца Митрофана «Смысл человеческой жизни – в страдании, – прыгнули ей в глаза черные буковки на серой бумаге. – Мы все ищем в жизни комфорта, радости, удобства Хотим быть счастливыми. Страдать никто не хочет. А счастья нам Господь не обещал, потому что христианство – это страдание, жизнь христианина должна окончиться Голгофой, и только в этом единственная правда».

Катя засмеялась, подпрыгнула с листочком в руке, подкинула его к потолку, подбив снизу кулаком, так что выбила даже небольшое облачко пыли

– Бедный, бедный отец Митрофан! – закричала она. – Неужели вы никогда никого не любили? Или просто очень давно никто не дарил вам леденцы? А очень хорошо было бы! – Она подкинула листочек еще раз. – Чтобы хоть кто-то! Хоть иногда! Совал вам в руку чупа-чупс! Когда вы! Рассуждаете о страдании! Как о единственной! Правде! Очень, знаете ли! Приземляет! Получишь конфетку – и сразу перестаешь рассуждать о высоком.

Она запыхалась, положила немного помявшийся листок обратно на стол

Слова отца Митрофана показались ей каким-то вымученным бредом, фальшью, неправдой. Неужто она раньше воспринимала это всерьез? Как это теперь было далеко! Смутно припомнились духота, тяжесть в ногах, свет паникадила, заливающий обращенные к алтарю лица, отец Митрофан на амвоне, неспешно рассказывающий об ужасах и грехах – всегда только об ужасах и грехах! Да уж, давно не слышала его проповедей – и вот результат: включился собственный разум.

И в самом деле – почему страдание, почему Голгофа? Почему обязательно жизнь человеческая должна быть мукой, если Бог есть любовь? Разве родители хотят, чтобы их дети страдали? А Бог разве хуже обычных земных родителей, разве меньше любит людей?

Обычно в проповедях отец Митрофан говорил, что в счастье человек забывает Бога, поэтому Бог напоминает о Себе, посылая человеку страдания. А если уже и страданий не посылает – то значит, Бог отвернулся. Так всегда объяснялось и отсутствие скорбей у неверующих людей. Все нецерковные люди либо несчастны – значит, Бог завет их к себе, либо счастливы – но только потому, что находятся в когтях дьявола и Бог их оставил. Но почему так? Что за странная логика? А если у человека все хорошо, но и про Бога он не забывает? Неужто так не бывает? Разве не радуется мама, когда ребенок послушный, разве не дарит ему игрушки, не балует его? Только садистка-мать будет напоминать о себе ребенку битьем, отбиранием игрушек и прочими наказаниями Родителям всегда радостно, когда ребенок счастлив, это же нормально – радоваться, когда хорошо тому, кого ты любишь.

Почему отец Митрофан всегда так осуждал комфорт, так презирал и уничижал тех, кто пытался преодолеть неудобства? Страдание было для него наивысшей христианской добродетелью, именно страдание он почитал превыше всего, «жизнь христианина должна окончиться Голгофой» Но откуда он это взял?

Все это было теперь совершенно необъяснимо – все эти сознательные тяготы, лишения, страдания, которые нужно на себя навлекать, унижая свою плоть, понуждать душу не радоваться простым радостям «Теперь я точно знаю, что вы – неправы!» – хотелось крикнуть Кате. Потому что теперь Катя познавала, что такое именно земная радость

Она удивлялась, как раньше она презирала плоть и все плотское, даже, помнится, с досадой думала – зачем она, эта плоть, хотела, чтобы ее не было, потому что она только лишняя и мешает душе, а сейчас понимала – именно здесь – счастье

Она всегда жила, глядя внутрь, и никогда – по сторонам, только под ноги, только опустив голову от осознания своей грешности и недостойности, позволяя себе лишь уткнуться в книжку, в вымышленный мир, чтобы спрятаться от вечных своих страхов, от вечной боли и вины, от страданий, которые она навлекала на себя сама, но теперь ей как будто легко приподняли голову за подбородок, повернули к солнцу: ты просто хотя бы посмотри, какая она – жизнь.

Жизнь была во вкусе еды, в прогулках, в закатах и рассветах, в теплых лучах солнца, в нежданно пролившемся дожде, во всем этом прекрасном и огромном мире, которого она не видела раньше, не чувствовала, не осязала, а теперь впитывала всеми органами чувств, осознавая, что именно чувственное – и есть жизнь, чувственное, которое раньше казалось ей греховным, скверным, почему-то еще и блудным, именно это чувственное – прекрасно, ярко и полно, и ведь его тоже создал Бог!