Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

Павел исчез 27-го. Судя по всему, он покинул здание посольства в Софии во второй половине дня. Утром посол провел совещание с сотрудниками, потом они вместе пообедали, и его превосходительство был привычно спокоен и доброжелателен. Павел поручил коллегам составить доклад о состоянии сельского хозяйства Болгарии и ушел к себе. 28 ноября, в три часа ночи, Терезу разбудили пражские полицейские, они разыскивали ее мужа и пришли с обыском. Она возмутилась, угрожала позвонить товарищу Сланскому: «Его жена – моя близкая подруга!» Полицейские рассмеялись Терезе в лицо, перевернули вверх дном квартиру, забрали все документы, тетради, письма, вырезки из газет и гранки русского перевода книги Павла «Брестский мир: дипломатия и революция». Уходя, они пригрозили, что обязательно вернутся и займутся ею, как только покончат с «предателем Цибулькой».

В шесть утра Тереза позвонила в дверь Капланов. Она рыдала и никак не могла успокоиться, плакал и Людвик, никогда не видевший мать в таком состоянии. Флегматичная по натуре Хелена тоже расплакалась. Кристина принялась их утешать, пыталась уложить спать, но ничего не получалось. Тереза дрожала, ломала руки, Йозеф пробовал ее успокоить, внушая, что произошла ошибка, административный абсурд, совсем как у Кафки. Его слова возымели обратное действие – Тереза поняла их буквально и совсем расклеилась. Долгих три часа они терзались вопросами, строили противоречивые предположения, ходили по кругу, грызли ногти, курили и без конца пили кофе. В девять утра Йозеф позвонил другу в министерство, надеясь получить хоть какую-нибудь информацию. Слушая собеседника, он менялся в лице, и Тереза поняла: случившееся – не недоразумение и не ошибка, ее жизнь полетела ко всем чертям.

– Сланский арестован! Как и Клементис, Фишль, Лондон и Гайду.

– Какой ужас!

Болгары искали Павла повсюду. Полиция Обзора послала двух инспекторов в Иракли – проверить, не укрылся ли беглец в пляжном домике. Некоторое время считалось, что посол-изменник попросил политического убежища у американцев или укрылся в каком-нибудь другом капиталистическом посольстве. Предполагали, что с ним работала целая подпольная сеть, и таинственное исчезновение подтверждало его виновность.

Павел Цибулька испарился.

Или покончил с собой. В этом случае рано или поздно его вздувшийся труп выбросит на морской песок, на берег Дуная или разлившегося Искара. Эта версия стала официальной по двум причинам: никто не мог свободно покинуть Болгарию, спецслужбы уверенно заявляли: «Граница на замке!» Кроме того, Павел не взял ни личных вещей, ни денег. Другой на его месте не преминул бы обворовать посольство, забрав в том числе тысячу восемьсот пятьдесят долларов наличных (исчезла только книга, лежавшая на прикроватной тумбочке). Павла искали еще несколько месяцев.

Из принципа.

Не нашли. Все окружающие, семья и друзья не сомневались, что он исчез навсегда. Скорее всего, покончил с собой либо, как думали некоторые, не рисковавшие озвучивать свою гипотезу, ему помогли, а может, и подтолкнули к самоубийству.

Расследование преступлений Сланского и его тринадцати сообщников шло весь следующий год, но осудили их раньше, чем приговорили. Близкие поносили их, жены отрекались, дети чернили, были арестованы десятки сообщников. Судебные прения длились восемь дней. Иногда создавалось впечатление, что обвиняемые произносят заученный наизусть текст, многие сами требовали для себя высшей меры наказания. Разве это не абсолютное доказательство вины?

Радиостанции транслировали заседания в прямом эфире, и у граждан не осталось сомнений. Сланский и остальные признались в преступлениях ясно, четко и недвусмысленно: они действовали против интересов своей родины.

Люди слушали и плакали.

Приговор за национальное предательство, шпионаж и саботаж соответствовал тяжести совершенных преступлений: одиннадцать человек были осуждены на смерть, трое сели в тюрьму до конца дней. Неделю спустя всех повесили.

Никто их не оплакивал.

Людвик давно привык жить между Прагой и Софией и без конца путешествовать на поезде, и вдруг все прекратилось. Через неделю после исчезновения Павла мальчик впервые спросил, когда он снова увидит папу. «Скоро, дорогой», – ответила Тереза. Они переехали в унылую квартиру, у Людвика больше не было своей комнаты, но он каждый вечер задавал тот же вопрос, а Тереза всякий раз отвечала: «Скоро, дорогой».

Три месяца спустя она подала на развод, а через два месяца вернула себе девичью фамилию и получила опеку над сыном. Когда Людвик снова спросил об отце, Тереза опустилась на колени, обняла сына за плечики, судорожно сглотнула и с трудом произнесла, как будто слова царапали ей горло: